* * *

Мадонна! Страсть моя угаснуть не успела,
Она живет во мне, пока мне жить дано,
Но ненависть к себе до крайнего предела
В измученной душе достигла уж давно.

И если я умру - пусть будет это тело
Под безымянною плитой погребено:
Ни слова о любви, которой так всецело
Владеть душой моей здесь было суждено.

Лучи сочувствия блеснут ли благотворно
Для сердца, полного любовью непритворной,
Которое от вас награды ждет давно?

Но, если вами гнев руководит упорно,
Оковы, столько лет носимые покорно,
Быть может, разорвет в отчаянье оно.

ПРОМЕТЕЙ
(К картине Рибейры)

Небесного огня отважный похититель,
Прикован к высотам, на муки осужден,
Олимпу и теперь бросает вызов он,
И втайне перед ним трепещет небожитель.

Когда ночная мгла объемлет небосклон,
Покинув синих вод прохладную обитель,
Ундины юные спешат со всех сторон
К скале, где пригвожден недавний победитель.

Он внемлет в тишине их жалобным речам,
Их слезы льют бальзам в зияющую рану,
Но ты, Рибейра, был суровее, чем сам
Неумолимый Зевс к отважному титану,
Тобою осужден один во тьме ночей
Терзаться муками великий Прометей.

БЕССМЕРТНОЕ БЛАГОУХАНИЕ

Когда красовалася роза Лагора
Хоть день посреди дорогого сосуда -
Вы можете вылить всю воду оттуда,
Но запах чудесный исчезнет нескоро.

Краса этой розы была скоротечна,
Как пламя угасшей безвременно страсти,
Но даже в сосуде, разбитом на части,
Ее аромат сохраняется вечно.

И сердцем, исполненным прежде любовью,
Теперь же - разбитым, сочащимся кровью
И горькою мукой объятом, -

Не шлю я проклятий погибшей святыне:
Она наполняет его и доныне
Бессмертным своим ароматом.

ПОЭТАМ БУДУЩЕГО

Певцы грядущего! Все тайны мировые
От вас вселенная узнает наконец,
И ярко озарит светильник ваш впервые
Причины действия, начало и конец.

Ваш стих - он освежит бессмертные идеи,
Когда закроет нас могильная плита,
И мы сойдем во мрак, ничтожные пигмеи,
И смолкнет голос наш, закроются уста...

Но вспомните, что мы поем любовь и розы
В суровый век, когда орудий слышен гром,
Для тех, кому в удел даны судьбою слезы:

Жалейте же о нас, боровшихся со злом;
Толпою к вам сойдут счастливейшие грезы
И мир страдания вам будет незнаком.

БЫЛОЕ

Порою в тишине я говорю былому: -
Напомни мне опять о милой старине! -
И тут оно, стряхнув дремотную истому,
Приподнимается и в очи смотрит мне.

Потом, облекшися в весенние уборы,
Оно ведет меня в волшебные края,
Где чаровало все и радовало взоры,
Где прежде я любил и был счастливей я.

Им зажжены огни, горевшие когда-то,
И чаши розами украшены богато;
Но, пристально вглядясь в спокойный лик его,

Я убеждаюся, что пламя прежней страсти
Не воскресит его и не имеет власти
Над тем, что навсегда останется мертво!

КУКЛА
(Монолог отца)

Рождественские дни, и двери в кабинет,
Где я работаю – с утра полуоткрыты.
Малютки голосок, играющей в «визиты»,
Доносится ко мне... На девочке надет
И соответственный парадный туалет:
Перчатки матери и шляпка, пелерина;
А платье – шлейф его, длиною в два аршина,
За ней волочится, метя собой паркет...
Его ручонкою придерживая левой,
Малютка держится и смотрит королевой.
Ей весело... Она с собой толкует вслух
И, будучи одна, беседует за двух.
Одна ль? Завернута в подобие пеленок,
С ней кукла старая, истрепанный «ребенок»,
Облезлый, без волос, и с дыркою в боку,
Немало разных бед видавший на веку,
По безобразию буквально несравнимый,
И верно потому – всех более любимый.
Она душою всей ушла в свою игру.

--– . –--

– Динь-динь! – Ах, здравствуйте... Садитесь. Как любезно,
Что вы заехали! – визитов нынче бездна
И вот я выехать решилась поутру.
– Вам лучше? – Как сказать! У женщин, дорогая,
Беда с болезнями: одна пройдет, другая
Сей час откроется... – Да, милая, о, да!
– А как же сами вы? – Ах, плохо, как всегда,
Но (это главное!) поправилися детки.
– Их много ли у вас? – Порядочно. Всего
Двенадцать человек. – А возраст? – Однолетки:
Всем по двенадцати. – Ну, это ничего,
Года удобные... – Едва ли! Посудите,
Минуты просто нет свободной у меня.
Покупки, хлопоты... громадная возня!
– Ах, милая, кому вы это говорите!
– Есть детки и у вас? – Один лишь... Мой бебе!
(С глубокой нежностью прижав его к себе),
Вот этот! Миленький! Но с ним заботы – вдвое...
– Ведь это девочка, не правда ли? – О, нет!
– Так значит, мальчуган? – Ни то и ни другое.
Покуда он – никто: бебе мой не одет
Еще, как видите... Нарочно не велю я
И одевать его: он просто мой бебе!
Все мальчики шалят, в лошадки не люблю я
Играть с мальчишками, – о драках и борьбе
Лишь думают они... Но с девочками – хуже:
Готовь приданое и хлопочи о муже,
И все-таки потом несчастливы оне!
Малютку моего желала бы вполне
Счастливым видеть я! –
                    Она с любовным взором
Склоняется к бебе облезлому, в котором
Не куклу жалкую – но видит, не шутя,
Она цветущее любимое дитя.
С инстинктом женщины в ней пробудилась рано
Потребность нежности и ласка горяча.
Устами свежими, как птичка щебеча,
Касается она поблекших щек болвана.
В ней пробуждается в минуты эти – мать.
И девочку мою готов я ревновать...

«Les Amoureux»

1.
На смерть А. Де-Мюссе.
1 мая, 1857 г.

С душой мечтателя, художник по натуре,
Он бесконечною печалью удручен,
Не зная даже сам, о чем тоскует он:
Сегодня – потому, что быть наверно буре,
А завтра – оттого, что ясен небосклон.
Все кажется ему и злым, и некрасивым,
И пенье соловья находит он фальшивым.

--– . –--

Душой подобен он увядшему цветку
Со сломанным стеблем, а телом – тростнику,
В котором соков нет и твердой сердцевины.
Страдая и грустя без видимой причины,
Он смертью медленной от этого умрет,
В могилу унеся своих сомнений гнет...
Вы все, любя его, душой поэту чужды.
Не растравляйте же расспросами без нужды
Его мучительно загадочный недуг.
И вы, избранницы, к которым в вихре света
Стремится пылкая фантазия поэта, –
И вам не надо знать его заветных мук.
Ваш гений, он – дитя, безумное, больное:
Увы! Не исцелит могущество земное
Божественный недуг! Сочувствуйте ему,
Любите, как дитя любили вы родное,
Страдайте вместе с ним – не зная, почему.
Когда б доступной вам была душа поэта –
Вы менее его любили бы за это.

--– . –--

Порой, как светлый луч, сияющий во мгле,
В очах безрадостных, на сумрачном челе –
Вдруг загорается желанный отблеск света.
Но, знай: не о тебе мечтает он, Нинета,
В объятиях твоих. Он жаждет не тебя;
Кого – не знает сам. Надеясь и любя,
Он видит пустоту зловещую повсюду,
И он не верует и не взывает к чуду.
Недугом тяжким в нем душа поражена,
Устал он раздувать колеблющийся пламень:
Как разрушаемый волной морскою камень –
Печалью тайною подточена она,
И умирает он от скорби беспричинной,
Отравленный тоской и... водкою полынной.

2. Равнодушие природы.

Когда оплакивал погибшую химеру
Впервые человек – его природа – мать,
Впоследствии в него утратившая веру,
Стремилась вместе с ним и плакать, и страдать.
Все омрачилося; померкли все светила;
         Увяли все цветы,
И солнце более не грело с высоты;
Фатою дымчатой свой лик луна закрыла,
И ветви темный лес с отчаяньем простер
К печальным небесам; осенние туманы
Нависли над землей, а рощи и поляны
         Оделись в траурный убор.
И волны плакали, сливаясь в тихом стоне;
Впервые голоса, и струны, и ручьи,
И ветер утренний, и в роще соловьи –
         Запело все в минорном тоне.
         У бездны дань невольных слез
         Отчаянье исторгло щедро;
Пылали злобою вулканов темных недра
         И вопиял утес...
– В страданьях смертного мы просим нашей доли! –
Звучало из пещер. И что же? Человек
         Грустил неделю, но не доле, –
А скорби их конца не будет и вовек.
Когда же, наконец, стыдясь свей кручины,
         Утешилась природа – мать –
Спеша чело свое цветами увенчать,
Оправив мантию зеленую долины,
Она явилась вновь в сиянии красы,
И молвила, полна насмешливой угрозы:
– Теперь узнала я, что значат ваши слезы –
Недолговечные, как капельки росы!
Страдайте же одни! Земля, красой волшебной
Цветя по-прежнему, не знай, как прежде скук!
Пусть не вторгается в твой светлый гимн хвалебный
Фальшивой нотою земных рыданий звук!

3. Реквием любви

Умоляю тебя, ангел милый,
Посетим на прощание вновь
И поплачем с тобой у могилы,
Где покоится наша любовь!

--– . –--

Как прекрасен убор погребальный!
Сколько в ней чистоты неземной!
Как цветок, истомившийся в зной
И поникший над влагой зеркальной
Словно в грезах о светлом былом –
Побледневшим и юным челом
Так она поникает печально.

--– . –--

Загляни же в лицо ея вновь,
Умоляю тебя дорогая!
Перед нами она, как живая –
Схороненная нами любовь.

--– . –--

Не жалея трудов и страданий,
Без укоров и жгучих терзаний,
Мы ее убирали в гробу.
Мы недолго винили судьбу;
Горе женщин бывает не вечно,
И поэта печаль – скоротечна.

--– . –--

Но проходят недели, и вновь,
Привлеченные странною силой,
Мы печально стоим над могилой,
Где покоится наша любовь.

--– . –--

Родилась она вешней порой,
Вместе с первым расцветом сиреней,
А скончалась ненастной, сырой
И туманной порою осенней.
– Чересчур холодна и чиста! –
Эскулапов вещали уста.
Я простил им тогда поневоле,
Но теперь не прощаю им боле.

--– . –--

И себе повторяю я вновь,
Приближаясь к заветной могиле:
– слишком рано мы нашу любовь,
Слишком рано навек схоронили! –

--– . –--

Мы расторгли волшебные звенья,
Но возможно их снова связать,
И любовь возродится опять
Из могильного мрака забвенья.
Нет не надо! В объятиях сна
Пусть покоится мирно она!
От рыданий сдержаться нет силы...
О, закройте черты ея вновь!
Для чего, для чего, ангел милый,
Как безумцы, во мраке могилы
Схоронили мы нашу любовь!
Привлеченные странною силой,

БАЛЛАДА

Любя, она угасла. С зарею схороня,
В земле ее зарыли, в земле с зарею дня.
Лежала одинокой, цветами убрана.
Лежала одинокой в своем гробу она,
И с песней все вернулись, когда сиял восход:
- Всему, всему на свете приходит свой черед.
Любя, она угасла. Ее похороня,
Они в поля вернулись, в поля с зарею дня.

УЗНИК

Счет времени веду годами я с тех пор,
Как видел я травы зеленой колыханье
И на устах моих природы всей дыханье
С моим сливалося. Теперь земли простор
Мне странным кажется, как дальних сфер сиянье,
Как мысль о небесах, туманящая взор.
Из-за дверей тюрьмы, закрытых на запор,
Природы музыка звучит на расстояньи -
Безумна и дика, и слуховой обман
В мозгу рождает грез несбыточных туман.
Помимо чувств, мечте - до боли напряженной -
Рисуются: река и лес завороженный,
И длинный ряд холмов, что солнцем осиян,
Божественной красой преображенный.

НЕУДОВЛЕТВОРЕННОСТЬ

Когда ищу в стихах для мысли выраженья -
Мне в пульсе чудится души моей биенье:
Как будто хочется освободиться ей,
Чтоб шире вылиться, светлее и полней,
Достигнув истинной гармонии свершенья
Пред человечеством и пред вселенной всей.
Но, словно дерево, что ветра дуновенье
Склоняет в сторону, - калечит и людей
Дохнувшее на них проклятие природы,
И правда каждого - обман для остальных.
Для выраженья чувств нам не дано свободы.
Душа! Лишь сбросив гнет своих одежд земных,
Ты звуки обретешь: вне рабства и стесненья
Найдя достойное для песни завершенье.

СЛЕЗЫ

Блаженны те из вас, кто скорбь души печальной
Слезами изливал! Скорбей легчайших нет,
С тех пор как совершен был грех первоначальный.
Что слезы? Плачут все: ребенок беспечальный
Под песню матери, едва увидев свет;
Невеста юная, надев убор венчальный;
Священные холмы увидевший поэт,
Слеза которого - безмолвный им привет.
Блаженны те из вас, кто слезы лил в кручине!
Когда, ослеплены слезами, как в пустыне
Встречаете кругом вы только ряд могил -
Вам стоит взор поднять, приученный тоскою,
И слезы по лицу польются вмиг рекою,
И вам откроется блеск солнца и светил.

НЕПОПРАВИМОЕ

Сегодня я в лугах весь день цветы рвала,
Струившие с зарей свое благоуханье,
И пело все во мне, как пташка иль пчела,
Летящая в поля, встречая дня сиянье.
Но чем скорей цветы постигло увяданье -
Тем крепче я, в руке сжимая их, несла,
И рвутся из души не песни, а рыданья...
Что скажете вы все, чья дружба мне мила?
Нарвать еще цветов? Идти ли снова в поле?
Пусть это делает кто может, но не я!
Устала я душой, во мне нет силы боле,
Цветами прежними полна рука моя,
Пускай же их букет, в ней умирая, вянет,
Пока и для меня день смерти не настанет.

ДАЛЬ

Подобье мы детей, когда они, вздыхая,
Капризно лбом прильнут к поверхности стекла,
Туманят гладь его, которая светла,
Даль неба и полей от взора закрывая...
С тех пор, как Промыслом разлучена была
С душою скорбною за гробом жизнь другая, -
Меж ней и взорами, преграду воздвигая,
Мешает вдаль смотреть печали нашей мгла.
О брат! О человек! Сдержи свои рыданья,
Будь мужествен, молчи. Души твоей стекло
Пусть дуновением не отуманит зло,
Чтоб взором ясным ты в конце существованья,
Мог видеть издали, когда блеснут они:
Предсмертных факелов священные огни.

ГОРЕЦ И ПОЭТ

Случается порой: пастух простой
Меж Альпами и небом средь тумана,
Увидев тень свою над высотой,
Похожую на образ великана,
Не возгордясь и чужд самообмана,
Еще сильней сжимает посох свой,
Меж тем как высь главою снеговой,
Сапфировой короной осияна,
Вздымается пред ним. Ты, к высоте
Стремящийся поэт, познай смиренно:
Не ты велик - мир божий, постепенно
Во всей его могучей красоте
Открывшийся тебе для постиженья,
И ты - его же славы отраженье.

ПИЛА

Был зимний день печальный
И холод ледяной;
Я дома, в теплой спальной,
Лежал полубольной.

Весь белый - дом соседа
В окно виднелся мне.
В припадке легком бреда
Лежал я в полусне.

Топор стучал, и, сонный,
Ловил я каждый стук;
Им вторил монотонный
Пилы протяжный звук.

Я слушал, как ходила
И вверх, и вниз она:
На память приводила
Былые времена.

Напев ее для слуха
Знаком был с давних пор:
Казалось, так же глухо
В былом стучал топор;

Был так же день печальный
И холод ледяной,
И я ребенком в спальной
Лежал полубольной.

Но, матерью хранимый,
Лежал я без забот,
За мною был - родимой
Заботливый уход.

Шуршат ее одежды
Иль ангела крыло?..
Полусмыкались вежды,
И время шло да шло…

Топор стучал, и, сонный,
Ловил я каждый стук,
Я слушал монотонный
Пилы протяжный звук…

Года прошли, но это
Всё было как вчера.
О, где вы, дни расцвета,
Счастливая пора?!

Пила обычным ходом
Без устали идет,
Проходит год за годом,
Всему - его черед.

Мне снится: стал я дубом,
Сухим куском ствола,
В который острым зубом
Вонзается пила.

И смерть сама - работник,
Владеющий пилой,
Она - усердный плотник
В своей работе злой.

Спокойно, равномерно,
Не смея отдохнуть,
Она в глубь сердца верно
Прокладывает путь.

И щепки - друг за дружкой -
Ложатся там и тут,
Пока с последней стружкой
Не кончен будет труд.

* * *

О городе старинном есть преданье,
Который был волною поглощен, -
На дне морском еще белеют зданья,
Дворцы, и храмы, и ряды колонн.

Порой певец, средь мрака и молчанья,
Из глубины как будто слышит звон,
И голосам далеким внемлет он,
Что странного полны очарованья.

Моя душа - вот то морское дно,
Где счастие навек погребено,
Его никто не принесет обратно.
О старине - мечта и песнь певца;
Как колокол подводный - для пловца,
Так песнь моя для мира непонятна.

* * *

Если любовь нас коснулась -
      Молча, как в светлом столпе,
      Ходим мы в шумной толпе, -
Нам божество улыбнулось.

      В глубь устремляя свой взор,
Чужды друзей ликованьям,
Полны единым желаньем,
      В мире мы бродим с тех пор.

Робко блаженство тая,
      Скрыть мы стремимся напрасно
      Нас увенчавший всевластно
Дивный венец бытия.

ПЕСНЬ ГЁЗОВ

Как чайка носится, мелькая,
От скал к волнам, от волн - к скале,
На миг лишь крылья опуская,
Чтоб отдохнуть в туманной мгле, -

Так на гнилых челнах дощатых
Мы носимся по воле волн,
И стяг наш - парус весь в заплатах,
И наше царство - утлый челн.

От бурь и пуль бежим в тумане,
Последний выпустив заряд,
Мы родом - нищие-дворяне,
Оборван, жалок наш наряд;

И всё ж дрожит пришлец испанский,
В чьем царстве не заходит день,
Когда наш грозный клич: - Оранский! -
Над Альбой реет, словно тень.

Дрожите, ратники и гранды!
Стыд рабства мы должны омыть,
Хотя б пришлось все Нидерланды
Волной морскою затопить.

Свершатся мщения угрозы:
Плотину - прочь, откроем шлюз!
Пусть хлынет море, хлынут гёзы,
И смерть избавит нас от уз!

ОЖИДАНИЕ

На стены, ворота и башенный ров,
На темные сосны - ложится
От факелов дымных пурпурный покров,
От стягов мерцанье струится.

На башне красавица смотрит вперед,
Разносятся по ветру речи:
- Мой милый ушел в нидерландский поход.
Ушел он в кровавые сечи! -

Ей грезится бой и ликующий клич,
Блистает кольчуга литая,
В лесу же кричит над опушкою сыч,
Скатилась звезда золотая.

Печальное утро чуть брезжит вдали,
Как много на свете кручины!
Кого же на копьях они принесли.
Кто мертвым найдён средь равнины?

РАЗЛИЧНЫМИ ПУТЯМИ

Мы разошлись не с нынешних времен,
Твой стяг – иной: я добивался с бою
Лишь обладанья вражеских знамен,
Ты – благ мирских, и мир – одно с тобою.
Ты праотцев оберегаешь сон,
А я судьбу кую своей рукою,
Ты – ветерком, я – бурей вдохновлен,
Моя – борьба, ты обречен покою.

ПОСЛЕДНИЙ ПРИЗЫВ

Из-под десятков копий, пронзивших грудь героя,
Роланд освобождает одну из мощных рук
И рог к устам подносит, и здесь, в долине боя,
Предсмертною мольбою несется рога звук...

Но нет вождю ответа: все выбыли из строя...
И падает он снова среди предсмертных мук.
Так гибнущим я видел не одного геря,
И слышался из мрака последний рога звук.

КРИК

О, если бы теперь, в глухую осень,
Умчаться в лес, где свищет ураган,
Где на меня из-за кольчуги сосен
Несется в пене загнанный кабан!

О, если б я на корабле корсаров
Был рулевым при шуме волн ночных!
Блестит гарпун, готовый для ударов,
И ждет толпа товарищей моих...

О, если б я, рукою стяг сжимая,
На взмыленном коне был впереди,
Победный путь свободе пролагая,
Хотя стрела дрожит уже в груди!

Как тягостно мне петь, как бесполезно
Для мелких душ, погрязших в суете!
Пусть жаворонок рвется к высоте, –
Могилою поэта будет бездна.

МЕРТВАЯ ЗЫБЬ

До самых недр пучину ураган
          Перевернул
До тех высот, где – звездный караван,
          Волной плеснул.

Вихрь-исполин лишь слабым ветерком
          С зарею стал,
И от него зыбь ходит ходуном,
          Как прежде – вал...

Безумствовал от счастья иль тоски
          Морской простор?
«Зыбь мертвая» – так молвят рыбаки
          С давнишних пор.

В тебе, поэт, покуда кровь кипит
          И жгут тебя
Восторг, любовь, отчаянье иль стыд –
          Ты – вне себя.

Но пыль и гнев с их бурною волной –
          Сменяет дрожь...
В крови волненье стихнет, и покой
          Ты обретешь.

Как садовод, лелеять станешь ты
          Цветов ростки,
Твоих поэм волшебные листы –
          Твои венки.

У АЛТАРЯ

      Восходит день. Как хор, многоголосны -
Ручьи, гремя, сбегают в глубь долин,
И буйный вихрь к реке склоняет сосны,
Шумя среди их царственных вершин.
      Пошли, Господь, день вёдреный! Отрадно
Ласкает мне чело рассвета луч;
Мой дух, разбитый бурей беспощадно, -
К Тебе туда стремится - выше туч.
      Мир в большинстве живет в полусознанье,
Людей манят избитые тропы,
Дано им в меру счастья и страданья, -
Но, одного коснувшись средь толпы,
      Ты, всё отняв, что он любил глубоко, -
Ведешь его в высокий храм, где он
Стоять на страже должен одиноко
В сияньи дня, под бурею времен.
      Любовь моя пусть будет не бесплодной,
Пусть в сердце у меня она растет,
Маяком став, звездою путеводной,
Что всех людей на высоту ведет.
      Пусть даром не исходит сердце кровью,
Казни его страданьем тяжело,
Чтоб целый мир оно твоей любовью
Животворить и озарять могло.
      Пускай любовь, - разбитая Тобою
За то, что я одну любил, Творец, -
Охватит целый мир волной живою,
И я скажу: - я жил, и я - певец!