ВАЗА

Рукой чеканщика, прилежной и умелой,
Нарезан на кости рельефов легкий ряд...
Колхидский лес, Язон, Медеи страшный взгляд...
Блестящее руно сливается со стелой...

Лежит бессмертный Нил... Такой отравно спелый,
Гирляндами кистей свисает виноград...
В цветах пасется вол, и пьяный хор Менад
Венчает Юного, рожденного Семелой...

Над ними конный бой: сраженные бойцы...
Геронты, женщины, процессия, жрецы, –
И сверху, наконец, орнамент змеевидный.

А ручки, – напряглись изгибами хребтов
И пьют исчадия Тифона и Эхидны,
Упершись грудями в закраины бортов.

ЦВЕТНЫЕ СТЕКЛА

Ты видело, окно, и рыцарей и дам,
И в радужных лучах процессии баронов,
Склоняющих верхи забрал и капюшонов
Перед рукой с крестом, лиющей фимиам.

Когда, под звуки труб иль шелест орифлам,
Ловцы сокольники, враги ли пышных тронов,
На Акру шли они иль в глубь лесных притонов –
Охотиться на птиц иль низвергать Ислам.

Но ныне спят они, владельцы и сеньоры.
Не слышно стука сеч, молчат борзые своры, –
Всех принял навсегда угрюмый мрамор плит.

Лежат, безгласные, ушедшие от света,
И камень их зрачков незрячих вечно слит
С оконной розою, не знающей отцвета.

НА КНИГУ ЛЮБВИ ПЬЕРА РОНСАРА

Когда-то не один чувствительный сеньор
В тени Бургейльских рощ чертил инициалы,
И Лувр сзывал гостей в блистательные залы,
Где не одну любовь зажег лукавый взор.

К чему?.. Могильный склеп над ними тьму простер...
Где страсти их, восторг, мольбы и мадригалы?..
Лежат они, мертвы, забвенны, небывалы,
Кому для праха их поднять, как прежде, спор?..

Кассандра гордая, Мария и Елена,
Прекрасные тела, вы были б горстью тлена, –
У лилий и у роз нет завтрашнего дня...

В стране, где свежесть волн мчит Сена и Луара,
Любовь и Славу – мирт и лавр – соединя,
Венчала вас рука бессмертного Ронсара.

УЗНИК

                                                 Жерому

Там, где-то далеко, медлительный мулла
Пропел вечерний гимн усталым мусульманам...
Ныряет крокодил; закат в пожаре рдяном,
И гордая река, чернея, замерла.

За баркой шелестит текучая стрела.
Недвижный рулевой в забвеньи полупьяном
Затих на корточках над тлеющим кальяном.
По черному гребцу у каждого весла.

Покачиваясь в такт ритмическим ударам,
Едва касаясь струн, над звонким сазандаром
Склонился мстительной улыбкой арнаут,

А старый шейх со дна, застыв в цепях кровавых,
Следит, как месяцы мечетей остроглавых
В дрожаньи нильских струй дробятся и плывут.

САМУРАЙ

               Это был человек при двух саблях

Блуждая по струнам рассеянной рукой,
Она через бамбук, пронизанный закатом,
Глядит туда, где он, залитый бранным златом,
Мечта ее любви, взошел на брег морской.

Он, он! Две сабли, меч и веер расписной.
Шарлаховая кисть и пояс, к медным латам
Прильнувший, как змея, багряным перехватом,
И токунгавский щит, горящий за спиной.

В кольчужной чешуе, под бронзою и шелком,
Он, воин, кажется сияющим осколком
Иль тайным чудищем, исшедшим из морей.

Увидел. Гордый взгляд смеется под забралом.
Удваивает шаг. И, рея в блеске алом,
Над шлемом два крыла колеблются быстрей.

ОГНЕВОЙ ЦВЕТОК

За Хаосом века несчетным мчались роем,
Потоком бил огонь из этого жерла,
Как пламенный султан, расплавленная мгла
У Чимборазских глав пылала рдяным зноем.

Ни звука. Эха нет. Где прежде с бурным воем
Лил пепельный потоп, – лишь росы для орла,
И лава, кровь земли, сгустившись умерла,
И почва, охладев, окована покоем.

Но, как последний вздох былого мятежа,
Меж выветренных скал колеблясь и дрожа
Над мертвым кратером, где бездна спит слепая,

В немой безгласности, как выстрел громовой,
Цветущим золотом подножье осыпая,
Вскрывает чашечку вдруг кактус огневой.

РАЗБИТЫЙ МРАМОР

Смежило мхом ему недвижные ресницы.
Напрасно ждал он дев – один среди древес, –
С вином и молоком идущих в дикий лес
Для жертвы божеству, хранителю границы.

С обломками его лишь плющ теперь да птицы...
Не зная, кто он – Фавн, Сильван или Гермес, –
Над ним зеленый хмель прозрачный сплел навес
И завились рога душистой чемерицы.

Взгляни: закатный луч на плосконосый лик
С последней ласкою навел горячий блик,
Лоза, как пурпур уст, живой зажглась улыбкой.

И – миг текучих чар – дрожащая листва,
И шелест, и заря, и сумрак сени зыбкой
Вдохнули в мрамор жизнь и трепет Божества.