На главную страницу

АЛЕКСАНДР КУРСИНСКИЙ

1873, Киев - 1919 (?), там же (?)

Судьба и творческое наследие этого поэта, как и почти всех представителей второго поколения символистов (Эллис, Головачевский, Рубанович и т. д.), по сей день изучены плохо. С 1883 года жил в Москве, в 1896 году окончил историко-филологический факультет Московского университета. С 1895 года - постоянный участник Кружка любителей западной литературы, вместе с Брюсовым и Бальмонтом, с которыми был дружен: пожалуй, это основное, благодаря чему он не оказался забыт окончательно. Лето 1895 и 1896 годов провел в Ясной Поляне в качестве репетитора сына Л. Н. Толстого. Много занимался переводами, по больше части с польского (ибо был поляком по происхождению); в его переводах вышли книги З. Красиньского и С. Пшибышевского, а также "Флорентинская трагедия" Оскара Уайльда (в соавторстве с М. Ликиардопуло). Издал книги стихотворений "Полутени", (М., 1896) с большим разделом переводов из Томаса Мура, "Стихи (1896-1900)" (М., 1901), "Сквозь призму души" (М., 1906) - также с большим разделом переводов. С 1896 по 1911 с перерывами служил в армии, прошел путь от рядового до штабс-капитана. В перерывах преподавал русскую словесность в гимназиях Серпухова и Москвы, работал сотрудником редакции журнала "Золотое руно", пытался выпускать собственную газету. С 1914 года находился на фронте, служил в военно-цензурном отделе, затем помощником и редактором газеты "Армейский пост"; за участие в боевых операциях имел награды. В 1919 уехал в Киев. Многие переводы Курсинского затеряны в периодике и архивах.


ТОМАС МУР

(1779-1852)

САВОЙСКАЯ АРИЯ

       Когда бледнеет звезд мерцанье,
       В долине мрачно и темно, -
       Далеких струн из тьмы бряцанье
              Летит в мое окно.
И слышу я, как каждый звук взывает:
"О, приходи! уж ночь ослабевает".
       Словам не выразить сильней
              Душевных мук,
       Передает язык страстей
              Лишь арфы звук.

И я, поймав призыв унылый,
       Спешу снять лютню со стены, -
       Иная песнь с могучей силой
              Звучит средь тишины.
И слышит он, как каждый звук ответа
Поет "Иду! - далеко до рассвета!"
       И он яснее слов поймет
              Любви обет,
       Что арфа дальняя поет
              Ему в ответ.

* * *

       Шепот ласки в тишине,
              Любви невинной грезы,
       Встреч заветных при луне
              Восторги, трепет, слезы,
                     И радость
                     Свиданья,
                     И горечь
                     Прощанья…
И юность летит в заколдованном радужном сне,
              Летит, унося упованья.

       На чужбине полусвет
              Манящей новой жизни,
       Встречи искренней привет
              Родных сердец в отчизне,
                     И горечь
                     Прощанья,
                     И радость
                     Свиданья…
О, юность! зачем для одних так блестящ твой расцвет,
              Другим - полон мук и страданья?

ШАРЛЬ БОДЛЕР

(1821-1867)

ДОН ЖУАН В АДУ

Когда Жуан сошел на Стикса берег зыбкий
И бросил свой обол гребцу унылых мест,
Угрюмый проводник с цинической улыбкой
Рукою мстительной схватил свой длинный шест.

Метались женщины под черным сводом ада,
С грудями смятыми, толпой полунагой,
И словно жуткий рев из жертвенного стада,
Вился вослед ладьи протяжный, долгий вой.

Слуга напоминал, смеясь, былые звенья,
Тогда как дон Луи трепещущим перстом
Указывал теням того, чьи дерзновенья
Смеялись над его седеющим челом.

В печали, вся дрожа, Эльвиры тень святая
Близ мужа - и того, в ком вся была любовь,
Холодные уста улыбкой искажая,
Всю прелесть первых клятв напоминала вновь.

И в каменной броне из камня мрачный воин,
Застывший исполин, держался у руля…
Но, опершись на меч, недвижен и спокоен,
Жуан лишь видел бег струи от корабля.

ВАМПИР

Явилась в роскоши безумий,
Взметнула вихрем тайных чар, -
И в сердце властно, без раздумий,
Ты нанесла мне свой удар.

И ткани сердца стали ложем
Твоих властительных затей,
И я влачусь, бичом тревожим,
Тебе вослед под звон цепей.

Проклятье! Всосан я тобою,
Как картой - пальцы игрока,
Как водкой - преданный запою,
Как гнилью - губы червяка.

Я умолял мой меч отважный
Вернуть свободу прежних дней,
А яд, коварный и продажный,
Помочь ничтожности моей, -

Но мне с презреньем к жалкой доле
Твердят и меч, и жгучий яд:
- Из облюбованной неволи
Ты недостоин быть изъят.

- Безумец! Пусть мы в силах были б
Тебя спасти от жадных губ, -
Вампира неостывший труп
Твои лобзанья воскресили б!