«МЫСЛЬ КАЖДАЯ…»

Мысль каждая — цветок
С душою чутко-нежной.
Блестящий огонек
Средь ночи тьмы безбрежной.

Сверкнет, как луч зари,
И вновь во мгле таится, —
Как знать ее пути,
Куда, откуда мчится?

Как сорванный листок
Средь жизни бури снежной,
Случайных дум поток
Храни душой мятежной.

Мысль каждая — цветок
С улыбкой чутко-нежной.

ИДЕАЛ

Бледна луна в равнине неба ясной,
Сияют звезды, спит земля в тиши,
И реет мира дух, и в глубине души
Мне виден лучший свет иной звезды прекрасной.

Звезды невидимой, чей блеск в стране иной
Сердцам другим златые сны вещает
И в чудном мире грез незримо обитает
И нам когда-нибудь пришлет свой свет живой.

О вы, счастливые, которым та звезда
Зажжется некогда в иных веках далеких,
Скажите, что ее я сердцем ждал всегда,
По ней грустил в скитаньях одиноких.

ДВА ВСАДНИКА

Без седел, стремян и уздечек,
На паре ретивых коней,
Два отрока в белых одеждах
Несутся по царству теней.

Как вихрь вороные мелькают,
У всадников скрипки в руках,
И волос повит человечий
На длинных железных смычках.

Нежданный вдруг топот услышав,
Встают мертвецы из гробов
И в пляске кружатся и вьются,
Отвергнувши смерти оков.

Земли под собою не слыша,
Несутся все дальше вперед,
Из черепа впадин, мигая
Зловещее пламя встает.

Вдруг быстрые кони мгновенно
Поспешный свой бег прерывают,
Один за другим вдохновенно
Два отрока мертвым вещают:

«Хотите, — голосом звонким
Взывает к ним отрок один, —
Хотите ли, други, воскреснуть?
Над смертию я властелин»…

И все, даже те, кто в печали
Влачили свой жребий земной,
Все дружным порывом вскричали:
«Согласны, возьми нас с собой»…

Тут отрок другой свое слово
Спешит им печально сказать:
«Чтоб жизнью опять насладиться,
Условье должны вы принять:

Любовью зовусь я, и снова,
Воскреснув, должны вы любить»…
Но мертвые дружно решили:
«Нет, лучше нам вовсе не жить!»

Земной изможденные мукой
Сердца показали они
И с стоном проклятья вернулись
Обратно в могилы свои.

А всадники белые тихо
Своих повернули коней
И мертвых оставили мирно
Покоиться в царстве теней…

ОРФЕЕВА ЛИРА

Утратив навсегда любимую подругу,
В слезах сказал Орфей: «Я песней буду жить,
И гимн любви своей сложу на всю округу».

Чтоб одному в тиши печаль свою излить,
От глаз людей бежал он в дебри вековые,
Но лиры тихий звон не в силах утолить

Был скорбь глубокую и муки дорогие.
И вскрикнул он в тоске: «Искусства лживый сон,
Лжет звук обманчивый, лгут музы ласки злые…»

И, тяжко горестью своею удручен,
Он струны оборвал на певшей грустно лире.
Пронесся по лесу прощальный скорбный стон,

А он, склонясь к траве, желал уснуть лишь в мире.

Но смерть не шла… И вдруг — небес ли житель,
Богиня ль светлая нездешней красоты,
Но чья-то тень, как лучших грез носитель,

К Орфею снизошла. Воздушнее мечты,
Два блещущих крыла над ним она склонила,
И грудь страдальца нежные персты

Раскрыли бережно. Из сердца, что томила
Тоска безбрежная, три пламенных струны
Взяла рука и к лютне прикрепила.

Поэта разбудив, неведомой страны
Пришлец таинственный ему дал лиру в руки,
Всю трепетавшую, и рек: «теперь иди,

Иди, певец, и пой». Воспрянул, полный муки,
Аэды князь, и скорбная рука
Из лиры извлекла такой печали звуки,

Что тигры лютые и львы за ним дрожа,
Порабощенные, шли следом, оставляя
Кровавых жертв невинные тела.

И лес задумчивый глядел, не понимая,
На странный сонм смирившихся зверей,
Забывших мир, певцу любви внимая.

А он все пел. Вся радость прежних дней,
Вся скорбь утрат на лире трепетала,
И песнью новых струн утешился Орфей, —

Живая сердца кровь в них билась и рыдала.

АГАРЬ В ПУСТЫНЕ

В пустыне одни мы, без пищи и крова,
Палимые зноем… Тебя, о Йегóва,
В смятеньи я скорбно зову:
Вели же! Пусть небо умерит свой пламень,
Пусть влагою станет палящий нас камень,
Дай тень, где склонить бы главу.

Навеки!.. О Боже, до дней моих склона
Уж я не увижу долины Геброна,
Страны, где мой царь, где мой род…
Отвержена ныне жестоким я словом,
И нет мне приюта под родины кровом, —
Изгнанницу скорбь одна ждет.

На обуви нашей ремни разорвались,
Одежды в лохмотьях повисли, распались,
Измученный, плачет мой сын…
Я, боже, любила, счастливой была я,
Пусть гибну за это, томясь и страдая,
Но сын, Измаил мой, без вин!

Когда нам вдруг ветер палящий повеет,
И знойною пылью нам очи завеет,
Он падает, скошенный цвет…
К Тебе я, о Боже, тогда припадаю
И сына я телом своим прикрываю,
Молю — да спасешь нас от бед!

Порой сторожу я, когда он задремлет,
И слух непривычному шороху внемлет, —
То хищник с добычей в зубах,
А возле — шакалы… и взгляд их блистает,
Но с воем бегут: как у львицы сверкает
Страх матери с искрой в очах.

Нередко верблюда скелет я встречаю,
С ним облик желанный людской замечаю, —
То бедного путника труп…
И призраки носятся ночью над нами,
Задеть норовят нас своими крылами, —
Крик ужаса просится с губ!

И часто уснувшим несу я… но что же,
Уж он пошатнулся… спаси его, Боже:
Бессильный, он валится с ног!
Уста раскрывает… Владыка, он жаждет,
Склонись же к тому, кто безвинно так страждет,
Ты — правый, Ты — сильный, Ты — Бог!

Йегóва! Он крикнул, уж он упадает,
Уста свои жадно к моим приближает
И влаги в них ищет! Увы,
Ужели мой вопль до небес не достанет?!
Дождя бы, росы, хоть немногого станет,
Йегóва… Хоть каплю воды…