Пусть иные возносят лазурный Родос, Митилены,
Хвалят Эфес ли, Коринф ли двуморский,
Фивы ли, славныя Вакхом, иль Дельфы — своим Аполлоном,
Или долину в Фессалии — Темпе.
Есть и такие поэты, у коих одна лишь забота —
Вечно петь город безбрачной Паллады
И, пожинаемой всюду, увенчивать кудри оливой.
Многие славят во имя Юноны
Пышный конями Аргос и обильные златом Микены.
Мне же не столь Лакеде́мон суровый
И не столь мне приятны поля плодоносной Лариссы,
Как Албунеи звонкоголосой
Грот, или Аний стремительный, или тибурския сени
С рощей фруктовой у быстрых истоков.
Как и нот светлоструйный сгоняет с угрюмаго неба
Тучи — и землю не вечно дождит он, —
Также, о Планк мой, и ты не забудь, как премудрый, похмельем
Горе размыкать и тягости жизни
Ныне ль, когда тебя лагерь, знаменами блещущий, принял,
Иль как тенистый Тибур тебя встретит.
Так, убегая когда-то от гнева отца с Саламина,
Тевкр — по преданью — в дороге украсил
Листьями тополя пышно свой лоб, увлаженный Лиэем —
И обратился к товарищам грустным:
«Спутники-други! плывемте, куда бы ни бросил нас жребий,
Всетаки лучший, чем в доме отцовском;
Нечего вам опасаться — Тевкр вождь вам и Тевкр прорицатель,
Вот что вещал Аполлон непреложный:
«Будет другой Саламин и на новой земле он возникнет».
Храбрые мужи, терпевшие часто
Горшее вместе со мною, вином прогоните заботы,
Завтра же — снова в безбрежное море!

СИЛА БАСЕН
Г-ну де Барильон

Посланника высокое призванье
Решится ль снизойти до басенок простых?
Могу ль я предложить для вашего вниманья
Мой легкокрылый стих?
Пусть он порою своевольно
Величественный вид дерзает принимать,
Вы дерзким ведь его не станете считать?
Я знаю: Кролика с Куницей разнимать
Не вам, и без меня вам трудных дел довольно.
Прочтете вы меня иль нет, но только вот
Прошу: устройте так политикой умелой,
Чтоб на плечи теперь нам не взвалили гнет
Европы целой.
Пускай на нас насядет враг
Из тысячи краев вселенной,
Все ничего; но вот что не понять никак:
К нам лезет Англия со злобой несомненной.
Еще ль Людовику не время отдыхать?
Какой же, наконец, Геракл не утомится
Бороться с гидрою такою? Ведь решиться
Под сильную его десницу подставлять
Ей новую главу - смешно...
Коль ум ваш властный
И красноречие и ловкость укротят
Сердца врагов и отвратят
Удар несчастный,
Баранов сотню я заклать согласен вам,
А это жителю обители Парнасской
Не шутка... О, примите с лаской
В дар этот слабый фимиам,
Привет мой непритворный
И посвященный вам рассказец стихотворный.
Сюжет его - для вас; теперь молчу: ведь вы
Не любите, когда хвалой вас беспокоят,
Хотя заслуг у вас не скроют
Уста завистливой молвы.

В Афинах некогда, к толпе пустой и вялой,
Узнав, что родины опасный час настал,
Оратор некий речь держал.
С трибуны мощью небывалой
Стремился он зажечь в сердцах народных пыл;
Он о спасении отчизны говорил.
Его не слушали. Всю силу выраженья,
Он все уменье напрягал,
Бездушных, кажется, могло б объять волненье;
Он страстно убеждал,
Он мертвых пробуждал
В могилах,
Гремел, все высказал, что только было в силах,
Все вихрь умчал.
Пустоголовый люд и не внимал нисколько,
По сторонам зевали только.
Оратор увидал, как все вдруг увлеклись...
Не речью, нет: в толпе ребята подрались!
Что ж ритор? Речь его сюжет переменила:
«Церера, - начал он, - откуда-то спешила,
С ней угрь и ласточка. Случись
Река им на пути. Не думая нимало,
Угрь в волны – прыг,
А ласточка-на крыльях. В миг
Перебрались...»
Толпа тут в голос закричала:
«Ну, а Церера-то? Что сделала она?»
«Что сделала она? О, гнев внезапный ею
Тут овладел, она разгневалась на вас:
Как! Сказками детей народ ее сейчас
Здесь забавляется? Опасностью своею
Вы не тревожитесь, хотя бы край погиб?
Что ж вы не спросите, что делает Филипп?»
И вся толпа таким упреком
Поражена,
И выслушала речь в молчании глубоком:
На пользу басня сложена!
Как те афиняне, мы все без исключенья:
Теперь, когда пишу свое нравоученье,
Пусть об Ослиной шкуре сказ
Начнут мне, – без сомненья,
Я увлекуся им сейчас.
Толкуют: мир наш стар! но все же побасёнка
Нужна и для него, как малого ребенка.