На главную страницу

ИВАН ПУЗАНОВ

1885, Курск — 1971, Одесса

Поэт, друг Максимилиана Волошина и Георгия Шенгели, между тем в литературе всегда оставался скорее ученым, чем поэтом — и был известен незаслуженно мало. Переводческой деятельностью занялся с 1902 года. В 1911 окончил физико-математический факультет Московского университета. С 1917 преподавал в Севастопольском народном университете, с 1922, в должности профессора, — в Крымском университете (ставшем в 1925 педагогическим институтом). В 1934—1947 был профессором Горьковского университета, с 1947 — Одесского. Доктор биологических наук. Один из крупнейших зоогеографов советского времени, неустанный борец за сохранность экологии Крыма. В 1956 году в т. 13 Собрания сочинений Виктора Гюго были опубликованы несколько переводов И. Пузанова, печатались также его переводы из Байрона. Оригинальные стихотворения впервые увидели свет только в 2011 году: в издательстве «Водолей» в серии «Малый Серебряный Век» вышло небольшое избранное под заглавием «Талипот». Самая значительная переводческая работа Пузанова – большой корпус избранных стихотворений Леконта де Лиля с прибавлением его критических статей, а также собственных статей Пузанова о жизни и творчестве поэта – долгое время оставалась неизвестной. Лишь в 2009 г. В.А. Резвый обнаружил часть этих переводов в ЦГАЛИ СПб. в фонде И.А. Лихачева; почти всё найденное вошло в четырехтомное собрание стихотворений Леконт де Лиля (Античные, Варварские, Трагически и последние стихотворения / Сост. Е.В. Витковского и В.А. Резвого. М.: Водолей, 2016). Ныне разысканы все необходимые материалы, «авторский» Леконт де Лиль И.И. Пузанова готовится к изданию.






ДЖОРДЖ ГОРДОН БАЙРОН

(1788—1824)

СТИХИ, НАПИСАННЫЕ ПОСЛЕ ПЕРЕСЕЧЕНИЯ ВПЛАВЬ ДАРДАНЕЛЛ МЕЖДУ СЕСТОСОМ И АБИДОСОМ

Леандр, влюбленный эллин смелый,
О девы, всем известен вам:
Переплывал он Дарданеллы
Не раз наперекор волнам.

       Декабрьской ночью, в час бурливый,
       Он к Геро на свиданье плыл,
       Пересекая ширь пролива, -
       О, их удел печален был!

Я плыл под ярким солнцем мая;
Сын века хилого, я горд,
Устало тело простирая:
Какой поставил я рекорд!

       Леандр, как говорит преданье,
       Во тьме декабрьской ночи плыл,
       Ища любви и обладанья;
       Меня ж толкал тщеславья пыл.

Пришлось обоим нам несладко,
И гнев богов нас поразил;
Он — утонул, я — лихорадку
В воде холодной захватил.

ВИКТОР ГЮГО

(1802—1885)

САТУРН

I

Бывают в жизни дни — их испытали все мы,
Когда неясен свет и дух смятенья полн,
И нас влекут на край властительной проблемы
И блеск далеких звезд, и рокот вечный волн.

И вот гадаем мы, как древние авгуры,
И в поисках богов, всем некогда родных,
Мы видим, как во сне, неясные фигуры
       В тени смятенных душ своих.

Да! как, очнувшись вдруг среди дремотной лени,
Следим мы отсветы на выступе стены —
Мы философствуем и изучаем тени,
Что на лицо Вещей бросают наши сны.

В часы, когда в окно мы тихо созерцаем
Великий океан, и лес, и склоны гор,
И как проснулся мир, лучом зари ласкаем,
       Слепит вдруг внутренний наш взор,

Как вспышка молнии, ужасное прозренье:
И нам ясны, как днем, смысл жизни прожитой,
Любовь, всех наших дел никчемное сплетенье
И собственный наш лик, ничтожный и пустой.

И тот, чьи в юдоли земной раскрылись веки
Хоть раз на общий блеск душевных тех зарниц —
Тот не забудет их и сохранит навеки
       В тени своих ресниц.

II

И вот, начавши речь о тех часах раздумья,
Когда находит дух то муки, то покой —
Не скрою от людей своих заветных дум я,
Что думал я про Смерть — один, порой ночной.

Так часто в поздний час вселенского покоя
И к звездам обращал свой взор в ночной тиши!
И мысль сверлила мозг, и выстрадал ее я
       В извилинах своей души.

Я думал: в смертный час свой путь лишь продолжая
И помня на земле печальный свой удел,
Душа, в надзвездные пространства улетая,
Вступает в Вечности таинственный предел.

Экстазов и молитв исполнен мир загробный,
И жарче молятся там те, кто опочил,
И мертвые пчеле-работнице подобны,
       Сверкающей топазом крыл.

Пчеле, что точно дух в полуденном сиянье,
С соцветья на цветок свершает свой полет
И, что-то бормоча им тихо на прощанье,
Даря им аромат, берет их сладкий мед.

Так точно, смерть поправ, воскреснем к жизни все мы
И полетим в эфир, расплесканный везде,
Стих за стихом читать божественной поэмы,
       С Созвездия летя к звезде.

Все дальние миры, все солнца созерцая,
Творения до дна вкусим мы полноту,
Чтоб, с ликом божества вселенные сличая,
В аспекте Вечности познать их красоту.

И все мы, все свершим надзвездные скитанья,
Все, в жизни кто страдал, в слезах кто падал ниц.
Останутся лишь те, чье темное сознанье
       Подобно книге без страниц.

Их заберет Сатурн, шар прочный и надменный,
Возьмет в свой жуткий плен до Страшного Суда —
Изгнанников Земли, изгнанников Вселенной,
Лишенных всех надежд и веры навсегда…

III

Сатурн, безмерный шар! Бродя по Зодиаку,
На небе светит он отдушиной тюрьмы,
Мир, отданный во власть туманам, бурям, мраку,
       Ад вечных зим и черной тьмы.

Извивами клубясь, струится воздух жаркий;
Вращаясь бешено, два пламенных кольца
На медных небесах встают огромной аркой,
Откуда льются Страх и Трепет без конца.

Вися, как злой паук среди незримой сети,
Он восемь ярких лун вращает на осях,
И солнце для него, в своем померкнув свете,
       Едва сверкает в небесах.

И прочие миры, стремясь по темным сферам,
Взирают в ужасе на тот ужасный шар
И мнят в смятении, что отдан он Химерам —
Блуждающий средь них вертеп зловещих чар.

IV

О, цепенеет мысль пред этой жуткой тайной!
Ужель тот Дивный мир, исполненный светил,
Нависший бездною блистательной, бескрайной,
       Есть только скопище могил?

О, только бы глаза незрячие раскрылись,
И тайну Смерти мы постигли наконец!
Иль всё ж это лишь сны, что ночью нам приснились?
То ведомо Тебе, всевидящий Творец?

V

Но знаю: некогда, в веках давно минувших
И ветхий патриарх, и схимник древних Фив
Видали те же сны среди песков уснувших,
       В душе сомненья затаив.

И в одиночестве пустынь очам Пророка,
Что мечут молнии и пламенно горят,
В провалы Бытия вонзаяся глубоко
       Мерещился видений бледный ряд.

И в час, когда ночным оделась степь покровом,
Мыслители, чей дух — загадка для людей,
Сливали с сумраком торжественно-суровым
       Смятение души своей.

А воды чистые по склонам гор стекали,
И мирно так журчал в расщелине родник,
И силуэты львов на гребнях дюн вставали,
И степи слышали их долгий, жадный рык...

ТРИ СОТНИ

                  Xerxes ton Hellesponton ekeleuse triekosias epikesthai mastigi plegas.
                  (Ксеркс приказал дать Геллеспонту триста ударов плетьми.)
                                                                                    Геродот «Полимния»

                               1
                            Азия

Огромна Азия, чудовищна, дика;
Она на прочий мир взирает свысока,
И ей люба земля под темной ночи кровом.
Она всегда была под деспотом суровым,
Который правил мглой подвластных мрачных стран.
Здесь — Киммерия, там — британский злой туман,
Суровая зима и ледников лавины,
В забытых небесах безвестные вершины,
Простор безбрежных тундр под кровом снежных вьюг,
Песками страшными засыпан знойный юг;
Род человеческий в пустынной мгле затерян.
Дофрины высоки, Кавказ никем не мерян,
И Фулу дальнюю объемлет океан;
Как тигр, давящий лань, гнетет ее вулкан.
У полюса, где вран вещает хриплым зовом,
Оркад архипелаг лежит пятном суровым,
И мрачный океан, холодный и немой,
Катит свои валы, окутанные тьмой.
И целый мир гнетет Азийская корона:
Ее могуществу неведомы препоны,
Она — владычица всех стран и всех морей;
Во мгле сокрыто все, что не подвластно ей,
В пустынности песков, во власти аквилонов,
Народы стонут все в тисках ее законов
Или дрожат в снегах, под гнетом вьюжных туч.
Тревожит Азию один лишь светлый луч -
Эллада! Если он окрепнет и воспрянет, -
И в мире сумрачном светлей и легче станет.
Трепещет Азия при мысли страшной той,
И Тьма спешит гасить луч Света золотой.

                               2
                      ПЕРЕЧИСЛЕНИЕ

Едва забрезжил день, отправились походом.

Чудовищный обоз предшествовал народам,
Что, согнаны рукой сатрапов кое-как,
Огромной армии составили костяк.
Назвать их имена, счесть вопли, лязги, звоны -
Не все ль равно, что счесть полночной бури стоны?
Различны нравы их, одежды, имена.
Скиф, перед кем дрожат Европы племена,
Идет совсем нагой. Его соперник хмурый,
Макрон, покрыл главу, как шлемом, конской шкурой,
И уши конские на лбу его торчат.
Вот пафлагонцев рать шагает тяжко в ряд,
Железом подковав из пестрой кожи боты,
Их луки коротки, зато длинны их дроты.
Дакиец, чьи цари ютятся в конурах,
Раскраской боевой врагам внушают страх -
Красны, черны, белы Отрядам Согдианы
Предшествуя, идет большая обезьяна
По имени Бегем. Бормочет ей шаман
Невнятные слова. Вот эфиопских стран
Идут сыны — гремят тамтамы, трубы, систры;
Курчавы головы, шаги легки и быстры.
Под тяжкою чалмой здесь шествует халдей,
Фракиец, чье копье всех больше и острей, -
В отрядах их несут Ареевых кумиров.
Как перечислить всех — курносых тех соспиров,
Лигийцев, что в грязи зловонной моют стан?
Там саки, дадики, тьмы миков и парфян,
Ларийцы темные, травой морской повиты,
В доспехах эллинских ассурские гоплиты,
Арфей и с ним Сидамн, болотных стран цари,
И в шкурах коз — пустынь каспийских дикари,
Что на огне костров оружье обжигают.

Как воды, что в котле бурлят и закипают,
Безмерная толпа вздувалась и росла,
Как будто Азия на смертный бой вела
Всю Африку, Восток весь страшный, многоликий.
Шли нимы, чьи в бою наводят ужас клики,
И сарды, воины тирренских южных стран,
И мосхи, в колпаках, раскрасив пестро стан,
И геты; и, ряды смыкая тяжким шагом,
Бактрийцы во главе с Гистаспом, мудрым магом.
Шла тибаренов рать — их род давно забыт, -
Хохлами журавлей украсив каждый щит.
Ливийцы черные под рев рогов шли бодро,
Лишь узким пояском свои стянувши бедра:
Отточенным мечом, изъятым из ножен,
И парой дротиков был всяк вооружен, -
Их род когда-то жил на берегах Стримона.
Аброды дикие, без веры и закона,
Имели только лук и каменный чекан.
Гандары, что разрез глаз красили в шафран,
Сирийцы смуглые, закованные в брони.
Вдали ревел гобой, бил гонг и ржали кони:
То абиссинских гор, Нумидии степей
Неслися воины на спинах лошадей,
Перед которыми и молнии ленивы.
Лидийцы в шлемах шли, и веяли их гривы;
Колонны стройные воинственных гиркан
Вел вавилонский князь, могучий Мегапан.
Отряды двигались милийцев белокурых,
Что чтили набожно своих кумиров хмурых;
Офира горцы шли — стоит вершина та
За гранями морей; шли уроженцы Фта -
Реки, что с дальних гор, где пахнут асфодели,
Течет, как бы в тисках, по дикой горной щели -
Там не разъехаться и паре колесниц.
Шли гуры, чья страна, вблизи земных границ,
В извечной тьме лежит; раджи, князья индийцев,
В расшитых сапогах, как шейхи нумидийцев.
Их предводителем Артан великий был,
Сын Арты старого, кого Камбиз любил
Так, что воздвиг ему чертог из сердолика.
Сагастов рать неслась, сынов пустыни дикой;
Все их оружие — один аркан льняной.
Шли легионы в ряд с разнузданной ордой;
Громада страшная их здесь соединила -
Нагих и латников. Эндорская сивилла,
Угрозы бормоча, влачилася в цепях.
Верблюды и слоны коням внушали страх.
Арабы смуглые держались в отдаленье.
За ними двигалось ста колымаг скопленье -
С добычею, горой наваленной, обоз,
Ослами дикими влеком был каждый воз.
Огромная орда — сброд разношерстный, дикий, -
Которую согнал царь Персии великий,
Росла, как снежный ком, ревела, как Борей,
Под игом двадцати безжалостных вождей.
Войска вел Артаферн, князь твердый и лукавый,
А Ксеркс, великий царь, слал всех на бой кровавый.
И сей людской поток, кошмарный точно сон,
В сверканье плыл мечей, пик, панцирей, знамен:
Лавины всадников на стременах высоких,
Несчетные ряды воителей жестоких.
Скопленья страшные разнузданных людей
Без перерыва шли семь дней и семь ночей,
Катились, мрачные, как воды Флегетона,
Как тучи черные; людские два мильона,
Гонимы палками, вздувались и текли.

                               3
                          ГВАРДИЯ

И хоть бесчисленных солдат прислать смогли
Царю Содом и Кипр, Сибарис, Ниневия,
Лишь в армию вошли скопления такие:
Ведь армия — толпа; она поет, свистит,
Но гвардия всегда хранит свой строгий вид,
Молчит, как все молчат в святилище, во храме.
Безмолвно шел вперед блестящими рядами,
Как строй могучих львов, «Бессмертных» легион.
Кто смог бы описать всю роскошь их знамен,
Расшитых золотом, фигурами драконов?
Сераля царского скрипел обоз фургонов,
И, ощетинившись железом длинных пик,
Шел евнухов отряд — их вел скопец-старик.
Вослед шли палачи, закутанные в ткани,
Неся орудия немыслимых терзаний,
Котлы, где клокотал, как ад, горячий вар.
За ними двигались тьмы шлемов, митр, тиар,
Сверкая на главах мидян и персов важных:
То «Десять тысяч» шли, могучих и отважных.
Пред строем их Алфей премудрый выступал,
Что ведал все пути, но трепета не знал.
Не ведая узды и не страшась погони,
Священных табунов пред ними ржали кони.
Отборной конницы четыреста полков
Шли под командою владетельных царьков,
Одетые в меха и платье дорогое,
Склонив перед царем оружье золотое,
Сверкая красотой, как ясная заря.
Жрецы несли сосуд, в котором для царя
Священный пресный хлеб пекла сама царица;
И белых шесть коней влачили колесницу,
Где восседал сам царь. Он был один, как бог:
Кто, смертный, разделить посмел бы с ним чертог?
Гобои славили властителя полмира.
Созвездья в глубине полночного эфира, -
Что светят, как в лесу пресветлых рой дриад, -
Все факелы небес: Арктур, гнездо Плеяд,
Цефей и Сириус, трехсвечник Ориона,
Овен, Стрелец и Лев, извивы Скорпиона,
Кастор, бегущий вспять, Поллукс, грядущий к нам, -
Вся эта груда солнц, известных лишь богам,
Не ярче в небесах блистала и сверкала,
Чем эта гвардия, что грозно охраняла
Великого царя полдневный сладкий сон.

                               4
                           ЦАРЬ

Недостижим, могуч, дремал на троне он.
Очнувшись и зевнув, он вопрошал, сонливый:
«Уж поздно?» Артабан, его наперсник льстивый,
Ответствовал ему: «Царь светлых Экбатан,
Где осеняет бог священных рек платан!
Нещаден солнца зной, до вечера далеко.
Спи, почивай пока, наш властелин высокий,
Тем временем твои я перечту войска,
Подобные орлам, летящим в облака.
Спи!» И пока царю он исчислял знамена
Почти всех стран земли, дремал тот утомленно,
И мерно двигался царя подвижный трон, -
По фивским образцам он был сооружен.
Вельможа Патирамф был при царе возницей.
И сотни тысяч шли за царской колесницей,
И тяжкой тысячей — военные слоны.
Шло войско, искривясь как юный серп луны,
И замыкал его стрелец, бастард Мардоний.
Столь был неизмерим поток людей и коней,
Что за день выпил всю реку Скамандр до дна.
И где он проходил — пылала вся страна,
Царили глад и мор, кровавая расправа.
Переходили Инд, как жалкую канаву:
Все рассчитал, все знал премудрый Артабан.
К тому ж похода план был Гермецидом дан,
Что был высоко чтим народами Востока.

Покинув Лидию, дошли до вод потока
По имени Каик, и града древних Фив,
И Фивы новые прошли, затем, вступив
На бесконечную песчаную равнину,
Где Иды маяком служила им вершина,
Узрели Арарат, где Ноев стал ковчег.
По двадцать стадий в день свершала свой пробег
Лихая конница, пехота — половину.

Пройдя во Фригии Галисскую долину,
Увидели Меандр, извилистый поток,
Где кожу Аполлон в Келенах раз совлек
С сатира Марсия, — безжалостно жестокий, -
И, в назиданье всем, воздел на шест высокий.
Колосс, Минервы град, увидели полки,
Где скрылось под землей течение реки;
Минули Кидр, где Крез-тиран царил когда-то,
Анан, где соль в прудах рождается богато,
Увидели Канос, ужасный как Эреб,
Но обошли его. Достигли Каллатеб,
Где псов Дианы лай порою слышен злобный,
Где пчелам жители усердием подобны
И собирают мед, пахучий точно нард.
На следующий день, достигнув гордых Сард,
С гонцом послали весть, чтоб эллины дрожали
И к ужину царя уже в Элладе ждали.
Затем, пройдя Афон, где вечно гром гремит,
Пришли к реке Санос, где был канал прорыт
От самой той реки к Аканфскому заливу.
И вот, придя на брег, где вечно и тоскливо
Ужасный знойный ветр из Африки гудит,
Близ Абидосских стен, от Сеста до Медит,
Воздвигли страшный мост на тысячах понтонов -
Тир дал канаты, лес; тростник — край фараонов.
Тот мост мог дать проход всем армиям земным.
Но вот однажды в ночь, как от пожара дым,
Нашла громада туч, заняв полнебосклона,
И заревел самум — стократ страшней циклона,
Нагнал на мост валов разнузданный потоп,
Понтоны разметал, рвал вязь цепей и строп,
В Эвксинский Понт погнал теченье Геллеспонта
И море бревнами покрыл до горизонта.
Все было кончено. И грозный царь, вспылив,
Воскликнул: «Берегись, противник мой пролив!
Ты — бездна, я — гора! И я с тобой поспорю!»
И триста приказал плетей он всыпать морю.

Ударом каждым их Нептун был уязвлен.

Разгневан и могуч, поднял трезубец он -
И каждый тот удар стал воином. Обиду
Отмстить велел Нептун вождю их Леониду,
Элладу защищать на бой благословил -
И доблесть их узнал царь Ксеркс у Фермопил.

ШАРЛЬ ЛЕКОНТ ДЕ ЛИЛЬ

(1818—1894)

ПОСЛЕДНЕЕ ВОСПОМИНАНИЕ

Я жив, я мертв. Тону, глаза открыв широко,
Как бы в агонии, но взгляд недвижен мой.
Не вижу ничего в пучине я глубокой.

Я бледен, недвижим. Сквозь коридор глухой
Все ниже падаю я каждое мгновенье
Туда, где Чернота, Безмолвие, Покой…

Я вижу сны, но нет ни дум, ни ощущенья.
Был молод я иль стар? Когда я жил и как?
Любовь и свет, где вы?… Я — труп и привиденье.

Тони, кружись скорей! Во взорах — черный мрак,
Забвенья тьма тебя объемлет непрестанно…
О хоть бы сон! Но нет, я — мертв. Пусть будет так.

Но этот призрак, крик, чудовищная рана?
Должно быть, я давно все это испытал!
О дай, Небытие, покой мне долгожданный!

Я вспомнил: сердце мне там кто-то растерзал…

ОРФИЧЕСКИЕ ГИМНЫ

1. АРОМАТ НИФМ
(Благоухания)

О нимфы! Дочери реки великой, вечной,
Что катит вкруг Земли поток свой быстротечный,
О Девы, чьи тела белеют в тростниках!
Вас будят песни птиц в Аврориных лучах,
Вы отдыхаете в глуби ручьев студеных,
Сокрытые от стрел Полудня золоченых,
Царицы недр лесных и Гении дубов!
Вы, что на высях гор живете средь снегов,
И чуть касаетесь ступней концами нежных
Сверкающих вершин престолов белоснежных.
Вы — шорохи лесов и лепет чистых вод!
С цветка вас на цветок шалун Зефир несет,
А вы из глаз своих сверкающих, лучистых
Роняете в листву росинок жемчуг чистых.
Вы, чьими смехами всегда исполнен зов
Свирели сладостной веселых пастухов,
Краса и радость гор, вод чистых порожденья,
Примите мой привет, о дивные виденья!

2. АРОМАТ ГЕЛИЯ — АПОЛЛОНА
(Гелиотроп)

Лучистой красоты исток перворожденный,
Титан, дающий свет, о Лучник непреклонный,
Убив Пифона, нас от гибели кто спас -
Услышь нас и спаси, Лазури ясный глаз!
Царь всех племен, веков чреды неудержимой,
По огненным путям гонец неутомимый,
Что, радостен, в венце кудрей своих златых,
С Востока, до холмов Эллады, нам родных,
Покинув Горизонт, где розов свет Авроры,
Будя леса, моря, селения и горы,
Своих коней лихих упряжку гордо мчишь,
И шаг за шагом высь небес достичь спешишь.
Достигнувши вершин в стремлении высоком,
На мир взираешь ты своим державным оком,
Светлейший из богов, в чьих венах Ихор кровь -
Услышь нас, Кифаред, и озари нас вновь!
Муз дивных девяти любовник неизменный,
Вдохни и в нас огонь — огнь творчества священный,
Чтоб, смертные, и мы, живя лишь миг один,
Могли воспеть любовь единую богинь.

3. АРОМАТ СЕЛЕНЫ
(Мирт)

О дивная! Явись к нам, любящим тебя,
Стопою легкою, по склонам гор сходя,
В глубь дремлющих лесов, что полны вздохов страстных!
Склонись челом своим над дремлющим ключом,
И озари его божественным лучом
       Печальных глаз твоих прекрасных.
О молчаливая! Тобой застигнут был
Пастух Эндимион, что на траве почил,
И одарен твоим божественным лобзаньем…
Селена бледная, владычица ночей!
Лелеют сонмы Снов, слетев с твоих лучей,
       Того, кто истомлен страданьем.
Затерянный в морях отважный мореход,
Опершийся на борт, следит бескрайность вод,
Внимая реву волн и слыша гроз раскаты -
Но не боится их, отваги, веры полн,
Когда, о дивная, гребни шумящих волн
       Кудрей покровом облекла ты.
Бессмертная, внемли! На мир смятенный сей
Спокойный ровный свет свой благостно пролей -
Жемчужина небес, избранница Зенита!
Окутай небеса сребром лучей своих
И на один хотя блаженно-сладкий миг
       От жизни зол нас исцели ты!

4. АРОМАТ АРТЕМИДЫ
(Вервена)

Богиня, светлый лук напрягши неотвратный,
Стрелами медными колчан наполнив свой,
Чрез горы и поля, сквозь жуткий мрак лесной
Сверкая взорами, ты гонишь в час закатный
Своих свирепых псов, чей страшен лай и вой.

О ты, что смерть несешь оленям, львам коварным!
О ты, которой люб крови пурпурный цвет!
Тебя Делос узрел, рожденной для побед
Могучей девою, и с Братом лучезарным
Из черных недр ночных явившейся на свет.

Страсть чистых уст твоих от века не кривила
И шеи гордой лик не преклонял ничей;
Слезами не пьянил Эрос твоих очей
И строгости щитом невинность сохранила
Ты, дева, от богов бессмертных и людей.

И лишь в полдневный зной, божественно нагая,
В час, когда солнца зной безжалостно гнетет,
В прохладе нежишься ты чистых горных вод,
И нагота твоя, невинностью сияя,
Под пологом лесным лилейно расцветет.

Блажен охотник тот, кто, трепеща от счастья,
Дыханье затаив, сквозь чащи переплет
Богиню лицезреть блаженный миг урвет -
Пронзи же грудь его, отравленную страстью:
Тебя увидел он, и счастья полн умрет!

5. АРОМАТ АФРОДИТЫ
(Мирра)

О, белой пены дочь, владычица Вселенной,
Чьи кудри — золото, улыбкой чьей блаженной
Олимпа божества, Урановы сыны
Смягчились, красотой навек укрощены,
В тот час, когда из волн лазурных ты предстала,
И чистой наготы сокровищем блистала,
И поцелуи волн у стоп твоих легли!
Сияньем глаз твоих нас одарив, внемли!

Каким бы именем тебя ни звали люди -
Блаженство, Радость, Страсть, волнующая груди, -
Киприды сладостной прикованы к стопам,
Взываем мы к тебе, — внемли, богиня, нам!

Красой твоей пьяны, божественно-нагая,
Орел в поднебесьи, и горлинка лесная;
Зарею раннею, желаньем изомлев,
Перед пещерою своей взывает лев.
Лаская брег, валы лишь о тебе вздыхают,
И звезды в небесах, ночами что сверкают,
Сияньем глаз твоих плененные навек,
Сплетаясь гроздьями, свой совершают бег.

6. АРОМАТ НОЧИ (NYX)
(Мак)

О ночь священная! Забвенье скорбных дней!
Под синею фатой бессмертная Царица!
Ты, что влачишь, покрыв волной своих кудрей,
Среди далеких звезд сверкающих путей
       Святую колесницу!

Источник всех страстей и всех волшебных снов,
О Nyx, мать Гипноса с волшебными крылами!
Ты усыпляешь мир, набросив свой покров;
Твоих очей златых мирьяды огоньков
       Горят в выси над нами.

Услышь нас, Дивная! Скажи, когда же ты
Чтоб, наконец, покой вещам дать эфемерным,
Совсем укроешь нас, и наши все мечты,
И Космос древний весь, что полон суеты,
       Своим плащом безмерным?

7. АРОМАТ НЕРЕИД
(Ладан)

Сквозь волны синие Ионии счастливой,
Чей слышим в утра час мы рокот говорливый,
Когда Востока луч, что первым заблистал,
Румянцем озарит покойных вод кристалл -
Блаженных Нереид мы различаем хоры,
Их дивные тела, смарагдовые взоры.
Из перламутровых пещер в изломах скал,
Где распустил цветок свой розовый коралл,
С лугов морской травы, что любят так Тритоны;
Из глубины долин, цветут где анемоны,
Колышась медленно; с песчаных мягких круч,
Опалом где горит волшебный солнца луч, -
Всплывайте все наверх! Пусть ветер шаловливый
Просушит ваших кос душистые извивы.
Резвее, чем дельфин и стаи шустрых рыб,
Лазурных волн морских вы смело режьте зыбь,
Фетиды дочери! Во тьме ночи безлунной
Спасите нас от скал, где пенятся буруны,
От Нота бурного, грозы покойных вод,
От вздохов коего корабль ко дну идет.
Дыханьем паруса надув благоуханным,
Несите наш корабль к пристанищам желанным!

8. АРОМАТ АДОНИСА
(Анемон и роза)

Над ложем, где ты спишь, мы плачем над тобой,
Прекрасный наш Эфеб, Адонис дорогой!

О златокудрый бог, Сирийским милый девам!
Когда свирепый вепрь, палимый черным гневом,
Тебя сразив, бежал, и ты умолкнул вдруг,
И алой кровью лес окрасился и луг, -
Тогда со склонов гор и из долин сокрытых
Плач нимф звучал лесных, несчастьем тем убитых,
И ветер по горам стенанья их разнес -
Киприда скорбная, лия потоки слез,
Тебя объятием последним обнимала,
И мир небес своим рыданьем нарушала.
«Адонис дорогой, мой друг, любовь моя,
Ты умер, я — жива, увы! Бессмертна я!
Ты был моей красой, тобой я молодела!
Теперь — ушла краса, мое поблекло тело,
Как лилия полей холодною зимой.
Увы, богиня я! Адонис дорогой,
Расстались мы навек! И сладость поцелуя
Из жарких уст твоих, увы! уж не вкушу я.
Но, хоть Эреба мрак не возвратит тебя, -
Всё ж память о тебе я сохраню, любя:
Цветет пусть Анемон, там где лила я слезы,
Где кровь твоя текла, распустятся пусть розы!»

Так плакала она — и вот, сильна любовь
Киприды благостной! Ты воскрешаешь вновь,
Чтоб подарить земле своей в день светлой тризны
Лазурь небес, цветы и свет извечной жизни.
На ложе, где ты спишь, сидим мы над тобой;
Воскресни, как всегда, Адонис дорогой!

9. АРОМАТ ЭРИННИЙ
(Асфодель)

Эреба дочери, Старух Эринний стая!
Слепя нас искрами пустых своих очей,
Тряпьем окутав стан и выступы костей,
Стенаньям ужаса и горести внимая,
Несетесь вы вослед убийц и палачей.

Отродья Пустоты, глухих Каверн владыки -
Пещер, что в вечной тьме безвыходной лежат,
Где Стикса мрачный бег извит девятикрат,
Где вдоль унылых вод его, толпой великой
Извечно мертвецы, как муравьи кишат -

Вы, те, что носитесь, нетопырей быстрее,
В тьму вечную времен вливая черный страх,
И потрясаете в зловещих небесах
Копнами кос своих, где копошатся змеи,
Что жалят, леденя кровь в трепетных сердцах -

О, не смущайте нас своим зловещим видом!
Мы искупили всё, что решено судьбой
Покиньте же для нас Аида сумрак свой!
Взываем, люди, к вам мы, к добрым Эвменидам:
Придите, чтоб нам дать забвенье и покой!

10. АРОМАТ ПАНА
(Благоухания)

И воздух, и моря с могучими валами,
И полный ярких звезд эфирный Океан
И Гея древняя (ей порожден Титан),

И ветры буйные, с могучими крылами,
Что гонят в час ночей по небу тяжкий стан
Грозовых сизых туч, сверкающих огнями,

Что это всё? Не ты ль, великий, грозный Пан?

О дивный Козлоног, веселый и задорный!
Дыханием твоим звучит свирель ветров,
Всё дышит и поет и множит плач и зов,

И весь огромный Мир, и злой, и благотворный,
Что спал в очах твоих с Начала всех веков -
С богами и людьми рожденными, повторно

Явился из твоих сверкающих зрачков.

Ты стар и вечно юн, о Пан неистощимый!
Ты возжигаешь нам, рас избранных отец,
Как отблеск трепетный, что бросил вдаль светец -

Надежду тщетную, которой мы манимы -
И катишь ты в веках, мечты своей творец,
Мгновений и часов поток неудержимый.

Привет, о Страшный бог! Начало и Конец!