На главную страницу

НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВ

1880, Казань - 1940, там же

Выдающийся ученый-философ, психолог, в 1918-1923 годах профессор Казанского университета; создатель т. н. "неаристотелевой (воображаемой) логики". В 1904 году окончил медицинский факультет Казанского университета, некоторое время работал врачом в селе Шатьма Ядринского уезда. В том же году в Казани вышел единственный сборник стихотворений Васильева - "Тоска по вечности"; в рецензии на сборник В. Я. Брюсов назвал Васильева "своим". С юности занимался поэтическим переводом - известны его переложения из Ч. Э. Суинберна и Эмиля Верхарна; книгу переводов из Верхарна выпустил в 1907 году ("Обезумевшие деревни"), сопроводив ее собственной статьей и очерком Реми де Гурмона; о выходе этой книги Брюсов сообщил в письме Верхарну. В дальнейшем как от поэзии, так и от поэтического перевода отошел. В 1910 году вернулся в Казанский университет на кафедру философии в качестве приват-доцента; с тем же университетом связана вся его последующая жизнь. В 1923 году тяжело заболел (маниакально-депрессивный психоз), был помещен в клинику при университете, где в периоды ремиссии продолжал исследования. Умер в больнице накануне 1941 года. Если Васильев поэт и поэт-переводчик в наше время начисто забыт, то Васильев-ученый хорошо известен далеко за пределами России (см.: Н. А. Васильев, "Воображаемая логика". М., 1989). Однако и поэтические переводы его представляют интерес.


Биографию Н. А. Васильева подробнее см. здесь

АЛДЖЕРНОН ЧАРЛЬЗ СУИНБЕРН

(1837-1909)

САД ПРОЗЕРПИНЫ

Здесь, где миры спокойны,
       Где смолкнут в тишине
Ветров погибших войны,
       Я вижу сны во сне:
Ряды полей цветущих,
Толпы людей снующих,
То сеющих, то жнущих,
       И всё, как сон, во мне.

Устал от слез и смеха,
       От суеты людской:
Ведь суета помеха
       Для жизни неземной.
А здесь весь мир беззвучен;
Я временем измучен,
От радости отучен,
       Люблю тебя, покой.

Здесь жизнь и смерть - соседки,
       А там в тумане ждут
Больных теней их предки,
       А корабли плывут,
Куда плывут не зная,
Причалить не желая,
Но влажных ветров стая
       И волны их несут.

Здесь не манят долины,
       Ни рощи, ни лужок,
Лишь лозы Прозерпины
       Да блекнущий цветок,
Обвеянный ветрами.
Она готовит с нами
Смертельными руками
       Смертельный, пьяный сок.

Мы ничему не внемлем,
       Нам ничего не жаль;
Кивая, тихо дремлем,
       Глядя в пустую даль.
И, как душа больная,
Вне ада и вне рая,
В тумане исчезая,
       Плывет из тьмы печаль.

И тот, в ком много силы,
       Тот должен смертью жить,
Изведать мрак могилы,
       О жизни не тужить.
Печальный жребий ясен
Того, кто так прекрасен,
И щит любви напрасен,
       А хочется любить.

Парит Она, летая,
       С увенчанной главой,
Всё смертное сбирая
       Бессмертною рукой.
Как страсть - Она пугает,
Как страсть - Она ласкает,
Людей Она встречает
       Безжалостной косой.

Идет любовь и вянет,
       И вянет навсегда,
Сюда же время манит
       Погибшие года.
Убиты сны годами,
А лепестки снегами,
Листы взяты ветрами,
       От лета нет следа.

Пленительны печали,
       И радость только бред,
И что сейчас встречали,
       Того уж завтра нет.
Вот вздохи Афродиты:
"О счастье, подожди ты!"
Но эти сны разбиты,
       Возможен ли ответ?

От жизни излечившись,
       От счастья и от ран;
Спокойствия добившись,
       Мы шлем богам пэан
За то, что Смерть навеки
Закроет смертных веки,
Устав, вольются реки
       Куда-нибудь в лиман.

Здесь солнце не проснется
       Для гаснущих очей,
Вода не встрепенется,
       Ни звуков, ни лучей…
Не надо песен чудных,
Забот пустых и трудных,
Лишь снов нам непробудных
       Да дремлющих ночей.

НА СЕВЕРНОМ МОРЕ


I

Земля молчаливей развалин,
И море мрачнее, чем смерть,
Здесь ветер гневлив и печален;
Не красится розами твердь;
Цветов не рождает пустыня,
Пустыня рождает туман,
Уставши, лежит, как рабыня,
       А царь - Океан.

Здесь негде стадам приютиться,
В лугах ни коров, ни овец;
Без сна и без песен здесь птицы,
Здесь ветер - бессонный беглец;
Бесследно проносятся крики,
Как молнии, птицы летят,
Здесь Море и Смерть - два владыки
       Всевластно царят.

Как царь с молчаливой подругой,
У Смерти лежит Океан,
Он вечно дрожит от испуга,
Он страшною близостью пьян;
Блестят Его белые ризы,
Как с выси мутнеющей дождь;
В Нем слава Ее и капризы,
       А в Ней Его мощь.

Она улыбается гордо,
Ее Он присутствию рад:
Как темною ночью аккорды,
Полногласно их речи звучат.
"Ты убьешь меня, Смерть, для забавы,
Но я весь, весь наполнен тобой!" -
"Океан, о мой Страшный! Кровавый!
       О, мой брат дорогой!"

Год рождает живые мгновенья,
А хоронят немые века;
Сердце Смерти не знает прощенья,
А Его не устанет рука.
Смерти хохот, и ропот, и голод
Разжигают в Нем дикую страсть:
На корабль Он направил свой молот
       И, как волк, свою пасть.

Нет спасенья от Моря и Смерти.
Нет спасенья от хляби морской!
Нет убежища, люди, поверьте,
Нет Вам гавани, кроме одной,
Той, где ветер утихнет лукавый,
Где спокойные воды молчат,
Где, как сталью подбитые травы,
       Мертвецы тихо спят.

Сосчитать волны в море не может
Даже ветер - владыка валов:
Сколько волн он на море встревожит,
Сколько спит там на дне мертвецов.
На чужбине ли мы иль в отчизне,
И которые лучше живут,
Те из нас, что на якорях жизни,
       Или те, что плывут?

II

У моря сердце так жестоко
И поцелуи его грустны;
Для кораблей волна потока,
Огонь для дро равно страшны.
Блестит алмазом моря око:
То очи солнца внутри волны.

Летит к волне веселым светом
От солнца смех и нежный взор,
И к ласкам льнет волна, к приветам,
Что ей приносит бризов хор.
Уж бури нет. И вечным летом
Сверкает вдруг морской простор.

РОКОКО

Расстанемся без смеха,
Расстанемся без слез;
Нам годы не помеха,
Когда их вихрь унес.
Разбиты сердца звенья,
Нам не сковать куски
И дрожжи наслажденья
Не жать из лоз тоски.

Какие будут вести,
Что даст судьба нам вновь?
И мне не даст ли мести,
Не даст ли Вам любовь?
Печаль всегда бездомна,
У радости нет крыл.
Забудьте, что я помню,
И грезьте: он забыл.

Любовь от грез устала,
От ласки умерла;
И плакали мы мало,
Когда она ушла.
От моря упоенья
Остались лишь пески,
Ни капли наслажденья
И ни волны тоски.

Поверь и смерти горя,
И доброте богов,
И верности во взоре,
И тихой ласке снов.
Поверь, что страсть огромна
И есть без дыма пыл,
Но помни, что я помню.
Забудь, что я забыл.

И мы узнали змея,
Как жалит лаской он,
В восторге холодея,
От нег рождали стон.
Дрожа в одном биеньи,
Как дрожь одной реки,
Из сердца наслажденья
Струится кровь тоски.

Любовь есть цепь измены,
Любовь есть ряд измен,
Бессменность перемены
И наш свободный плен.
Разоблачим нескромно
Сон дорогих могил -
И то, что я не помню,
И то, что я забыл.

Жизнь топчет наши страсти,
А время сушит их:
В его найдете пасти
Курган сердец сухих.
Всего три дня биенья,
И смолкли родники…
Из почки наслажденья
Растет бутон тоски.

Не пролетит над нами
Сверкание зарниц,
Не брызнет страсти пламя
Из-под густых ресниц.
Ты плачешь, плачешь томно,
Я слезы осушил,
Одну из них запомню,
А десять позабыл.

ЭМИЛЬ ВЕРХАРН

(1855-1916)

ДУША ГОРОДА

В тумане лики строгих башен,
Все очертанья неясны,
А дали дымны и красны,
И вид огней в предместьях страшен.

Весь изогнувшись, виадук
Над грустною рекой вздымался,
Громадный поезд удалялся
И дрбезжал, скользил, - и вдруг
Вдали рождал усталый звук.

Как звук рожка, свист пароходов…
И вот по улицам, мостам,
По переулкам, площадям
Толпы спешащих пешеходов
Скользят, как в вихре суеты,
На фоне мрачной пустоты,
Как тени, призрачные тени.

А запах нефти, запах серы
Ползет над городом без меры.
Душе людей теперь желанно,
Что невозможно и что странно,
И скрыты в блеске украшений
Следы добра и преступлений.
Кругом, закутавшись в туманы,
Грустят на площади фонтаны.
Колонна золотая, белеющий фронтон -
Как чей-то вечно мертвый, всегда гигантский сон.

На город давит мощь столетий,
И мигом прошлое восстанет,
И обольстит, и нас обманет,
И тени прошлого пройдут.
Мы в лоне прошлого, как дети;
На город давит мощь столетий,
Века, века парят над ним,
Живут бессмертием своим,
Всегда могучим и преступным,
И в преступленьях вечно крупным;
И каждый дом и каждый камень
Живит страстей безумный пламень.

Сначала хижины и несколько монахов…
Убежище для всех и церковь вся в тиши,
Что льет наивность в полумрак души
И теплый свет бесспорного ученья,
Как жизнь, как цель, как утешенье.
Вот замки в кружевах, массивные дворцы
; Кресты и меч несут от папы в мир гонцы;
Монахи, приоры, бароны и вилланы,
Вот митры золотые, каски и султаны.
Борьба влечений без борьбы души;
Хоругви развеваются в тиши;
Монархов на войну влечет кичливость;
Вот лилии фальшивых луидоров,
Чтоб скрыть грабеж страны от смелых взоров.
Мечом они ваяют справедливость,
И преступленье здесь одно: "трусливость".

Но вот рождается наш город современный,
На праве хочет он воздвигнуться, нетленный;
Народов когти, челюсти царей;
Чудовища тревожат сон ночей;
Подземный гул могучего стремленья
Несется к идеалам вожделенья;
А вечером здесь слышен стон набата,
Душа пожаром разума объята
И речи воли радостно твердит,
А сзади Революция стоит;
И книги новые стремительно хватают,
Как предки библию, их с жадностью читают
И ими жгут сердца свои.
Потоки крови потекли,
Катятся головы, вот строят эшафоты,
Душа у всех полна властительной заботы;
Но несмотря на казни и пожары
В сердцах сверкают те же чары.

На город давит мощь столетий,
Но город вечно тот же, тот,
Хотя на штурм пойдет народ
И будет поджигать убийственные мины.
Свидетелем Он будет мировой кончины,
И будет город жить, как в час свой первый.
Какое море дух его! Какая буря его нервы!
Влечений узел - жизни тайна
В нем усложняется случайно.
Всю землю лапою железной
В своей победе он займет
И в поражении найдет
Весь мир своею бездной.
И города могучий свет
Доходит даже до планет.

Века, века парят над ним.

В клубах туманов и паров
Его Душа блуждает утром,
Заря дарит их перламутром,
Грустит Душа безумных городов.
Душа пустынна, как соборы,
Что сквозь туманы бросят взоры;
Его Душа блуждает в тенях
На этих мраморных ступенях;
В душе прохожего нависли
Лишь города больные мысли;
В ночной и дремлющей тиши
Услышь конвульсию души.

И мир восстал от долгой спячки,
Свое дыханье затаив,
Он сохраняет свой порыв,
Охвачен грезами горячки;
Порыв к тому, что невозможно,
Что только больно и тревожно;
И правят здесь землей законы золотые,
Их откопав во мгле, на алтари пустые,
Где больше нет кумира,
Мы возведем Законы Мира.

Века, века парят над ним.

Но умер старый Сон, еще не скован новый,
Еще дымится он в поту, в мечте суровой
Тех гордых сил, которым имя: труд;
Проклятья в горле их властительно встают,
Чтоб этот плач и этот крик
До неба ясного проник.

И отовсюду, отовсюду
К нему идут толпы людей,
Откроет в пасти он своей
Приют оторванному люду;
Покинув слободы, деревни,
Поля и дали, храм свой древний,
Они идут, идут к нему,
Как в безнадежную тюрьму.
Растет прилив людского моря,
И ритм мы слышим на просторе,
И он течет, как в жилах кровь,
Всё вновь и вновь.

Наш сон вздымается здесь выше,
Чем дым, стелящийся по крыше
И отравляющий простор,
Куда бы ни проникнул взор.
Он всюду здесь: в тоске, и скуке,
И в страхе беспредельной муки.

Что значит зло часов безумных,
Порок в своих берлогах шумных,
Когда разверзнется стихия,
И новый явится Мессия,
Чтоб человечество крестить,
Звездою новой озарить?