На главную страницу

ВЕРА ВЕРТЕР

1881-1963

Псевдоним Веры Александровны Арнольд-Жуковой, поэтессы и актрисы, почти ничего не напечатавшей, - помнят ее как первую жену поэта Бенедикта Лившица, которой она была с 1915 по 1921 год; ей посвящен сборник Лившица "Волчье солнце" (Херсон, 1914, затем издание повторено в Москве); посвящал ей стихи также Игорь Северянин. В тридцатых годах жила в Киеве. Даже в антологии "101 поэтесса Серебряного века" (СПб, 2000) ее имя упоминается лишь в предисловии, в числе тех, для кого в книге "к сожалению, места не нашлось" (кстати, вместе с хорошо известными читателям нашего сайта Ниной Подгоричани и Татьяной Кладо). Во время кратких наездов в Киев Лившиц останавливался именно у нее; благодаря этому сохранился и отзыв Лившица о стихах совсем молодой тогда Ольги Анстей, показавшей ему стихи последней; Лившиц оценил их очень высоко. Единственное серьезное выступление в печати (кроме одиноко мелькавших в киевской периодике оригинальных стихотворений), для Веры Вертер связано именно с переводом: в "Русской мысли" (1914, № 1) был напечатан цикл ее переложений из Анри де Ренье, который мы ниже полностью воспроизводим. Есть основания предполагать, что небольшую редактуру со стороны будущего мужа эти стихотворения все-таки прошли: очень мало кто умел придать стихам Анри де Ренье такой блеск старинной бронзы.


АНРИ ДЕ РЕНЬЕ

(1864-1936)

Из цикла "Королевство вод"

ВЕРСАЛЮ

1


О ты, отвергнувший рассвет и блеск Авроры,
Кого не искусят земные все пути,
Спеши из города, погрязшего в раздоры,
Металлом и огнем звучащего, уйти.

Пусть люди силятся под черным дымом пыли
Стеною заслонить свой горизонт кругом -
Твои желания им помогать остыли,
Ты камня не подашь творящим тленный дом.

И тех, кто тяжести испытывал иные,
Чьи руки чистые иной познали гнет,
Оставь достраивать жилища их земные
И в Королевстве Вод виденьям дай полет.

2

Фонтаны все твои разбились в тонком звоне,
О, Королевство вод, Державный Сад, Версаль!
На траурной твоей, о властелин, короне
Не блещет лилии венчающий хрусталь!

И нимфа умерла, вещавшая устами
Твоими, и померк текучий свет зеркал,
Где твой смеющийся, разубранный огнями,
Твой первый юный блеск таинственно дрожал.

Бассейны замерли, их мраморная рама
Сковала и вокруг расцвет деревьев дик,
Позеленевшая в забвеньи амальгама
Узнать бы не могла теперешний твой лик.

Пусть так! Не славы я блистательных видений
Ищу тревожною пытливостью шагов,
И не к тебе стремлюсь в минувшее, о гений -
Герой, еще живой в бессмертии богов.

Пусть сонных вод твоих умолкшая пучина
Почиет в тишине недвижимой своей,
Пусть не поведает их гордая кончина
Об очарованном спектакле давних дней.

И что мне в том, что сноп сверкавшего каскада
Иссяк, Нептун сухим разбил трезубец свой,
И рот безводного под лавой Энселада
Умолк с листом в зубах - когда в тени немой

Боскета древнего, как в недрах саркофага
Фонтана скорбного поют не голоса ль?
Не о твоих ли днях еще рыдает влага
О, Королевство Вод, не о тебе ль, Версаль!

I

Фасад

Нагую капитель могучего фасада,
Гирлянду с каменной, обветренной листвой
Терзает злобный вихрь - гонец передовой
Усталой осени, почившей в глуби сада.

Еще на мраморе красуется Паллада,
И вензеля сплели узор свой золотой,
И Геркулес балкон возносит над собой,
Но блекнет лилия - минувшего отрада.

В бассейны мертвых вод глядит седой дворец:
Там Одиночество уснуло величаво,
Там дремлет Прошлое, предчувствуя конец,

Но пламя вечера в оконные оправы
Опять вливается и золотит венец
Разбуженной, на миг восставшей прежней Славы.

II

Аромат

Ты грезишь о Любви и Смерть тебя манит?
Тускнеет зеркало, забыв твои улыбки?
Внимай - за листом лист летит с дерев, и зыбкий
За каплей каплю льет фонтан. Кругом все спит.

Вот розы сентября, подсолнечника щит:
Здесь лето пламенно и осень - лишь ошибкой;
Темнеет сводом грот, боскет заплелся гибкий -
Обманет эхо вздох и лабиринта вид.

Оставь аллею, в ней твой робкий путь неверен,
И не заглядывай в забытое окно -
Покинут павильон и ключ его потерян.

Молчание; там тень; приди узнать одно:
Покорность горькому самшита аромату
И тихий сон воды средь герм и белых статуй.

III

Черный бассейн

Забудь о мраморной смеющейся Весне,
О Лете, в пышности цветущего наряда,
О Хмельной Осени в уборах винограда
И плачущей Зиме на камне рядом с ней.

Оставь аллею, где рисуются ясней
Узоры из песка; забудь все розы сада
И эхо, чей ответ - твоим речам награда -
Оставь, чтоб подойти к воде в чудесном сне,

Включенной в водоем таинственный, овальный.
Ни перья легких птиц, ни крылышки цикад
Не исчертят эбен поверхности зеркальной.

Вглядись - из глубины, где золота дрожат,
Приподнялась Любовь, сквозь черный блеск кристалла
И усыпленное Безмолвие восстало.

IV

Энселад

Широкий водоем кустарником оброс;
В углах бассейна, встав над их суровой тенью,
Богиня с молотом стоит в оцепененье,
И рядом грозный бог трезубец свой вознес.

А в центре, погребен в струях немолчных слез,
Огромный Энселад томится в заточенье
Под черной лавою - божественное мщенье
На плечи пленника воздвигнуло утес.

Весь день вокруг него ложится с шумом пена,
Из горла страшного текущая бессменно -
Непокоренного отчаяния знак;

Когда же мирный час, смуглея, сеет мрак,
Титан из скорбных уст не плещется водою
И сдерживает вздох, склонясь пред тишиною.

V

Трианон

Державный призрак, тень души многострадальной
И нежной из дворца скользит под сень аллей,
В кончине роковой нашедшей грани дней,
В румянах, в пудре - кровь и пепел погребальный.

В саду покинутом - стук топора фатальный;
Над павшей ивою не слышно голубей,
На розы тень свою набросил мавзолей,
И тщетно ждет скамья, и тих ручей кристальный.

Фантом блуждающий у кресел изнемог;
И мрамор все звучит под шагом легких ног;
Улыбка вдруг прильнет к зеркальному затону.

Бассейн безмолвствует, и листья в глубине,
Сплетаясь золотом, чертят на черном дне
То букву имени, то вензель и корону.

VI

Покой

Металл сковал тебя навеки тяжким сном:
Пленен поблекший лик и жест твой безнадежный;
Какою силою, жестокой или нежной,
Ты стала статуей, закрепощенной в нем?

Твой цоколь обагрен пурпуровым пятном -
На алом мраморе то крови след мятежный;
Упорным топором, стрелою неизбежной
Сраженная, ты вновь жива во сне своем.

И в броне золотой, годами окисленной,
Где зеленеющий рисуется налет,
Твой облик, словно труп нетлеющий, встает:

Металл тебя творит иной, преображенной;
Но сладок иль суров твой Рок - у мертвых ног
Пусть роза расцветет иль омега цветок.

VII

Внутри

У очага стоит безмолвная Любовь
Напротив Времени - всезрячего лемура,
В поблекшем зеркале сплелось крыло Амура
С косою Времени, изведавшего кровь.

Крыло опущено; вещает Время вновь
И вновь на нежного набрасываясь хмуро;
Но старцу не смутить упрямого Амура,
Дитя капризное, он прав - ведь он Любовь.

У люстр на потолке, в розетках на паркете
Зажгутся молнии и розы зацветут!
Пытают зеркала друг друга в тусклом свете,

Изгибы мебели согнулись там и тут
И распахнулась дверь, давая путь Надежде
В крылах из золота, что были пеплом прежде.

VIII

Покорность

Декабрь обуглил тис, бассейны оковал,
На молчаливый букс просыпал острый иней,
Закат - как мед, восход - из стали бледно-синей,
Амура жалит вихрь - тоскующий шакал.

К дрожащей статуе убийца-плющ припал,
Сжимая горло ей; за юною Богиней
Погнался пьяный Фавн, от стужи став твердыней,
И тяжкий шаг его скрывает пьедестал.

Скончались праздники, их музыка и радость!
И Лето юное состарила Зима,
Толкая в мертвый парк и мертвая сама.

Но флейты нежные арпеджии и сладость
Сквозь вихрь и мрак и смерть я тайно берегу
Вполголоса еще поющей на снегу.