* * *

Мой путь уединенный к тем селеньям,
Куда ты помысл свой уже простер,
Уводит к бесконечности - с тех пор,
Как жизнь сравнял с искусством и уменьем.

Там возродись; туда взлети пареньем
Двух резвых крыл, меж тем как, вперекор
Тебе, надменный рок закрыл простор
Пред целью, милой вновь твоим стремленьям.

Ступай отсель; да обретешь приют
Достойнейший; да будет твой водитель
Тот бог, кого слепым слепцы зовут.

Да будут духи, коими обитель
Небес полна, приветливы с тобой!
Не возвращайся лишь - коль ты не мой!

* * *

Уйдя из тесной, сумрачной пещеры,
Где заблужденье век меня томило,
Там оставляю цепи, что сдавила
На мне рука враждебная без меры.

Низвергнуть в ночь отныне вечер серый
Меня не сможет - мощь, что покорила
Пифона, чьею кровью окропила
Поверхность вод, попрала власть Мегеры.

Тебя благодарю, мой свет небесный;
К тебе стремлюсь, мой голос благородный;
Тебе вручаю сердце я с любовью,

Рука, исторгшая меня из бездны,
Приведшая меня в чертог свободный,
Больной мой дух вернувшая здоровью.

* * *

Кто дух зажёг, кто дал мне лёгкость крылий?
Кто устранил страх смерти или рока?
Кто цепь разбил, кто распахнул широко
Врата, что лишь немногие открыли?

Века ль, года, недели, дни ль, часы ли
(Твоё оружье, время!) - их потока
Алмаз и сталь не сдержат, но жестокой
Отныне их я не подвластен силе.

Отсюда ввысь стремлюсь я, полон веры,
Кристалл небес мне не преграда боле,
Рассёкши их, подъемлюсь в бесконечность.

И между тем, как все в другие сферы
Я проникаю сквозь эфира поле,
Внизу - другим - я оставляю Млечность.

СПОСОБ ФИЛОСОФСТВОВАТЬ

Мир - книга, где вписал свои сужденья
Извечный Разум, это - храм живой,
Который он живых фигур чредой
Украсил, как пример и отраженье;

Чтоб всякий ум искусство и правленье
Читать и созерцать, без розни злой,
Мог, говоря: - Вселенную собой
Я полню, зря Творца в любом творенье. -

Но мы, чьи души вечно пребывают
У мертвых храмов, мертвых книг в неволе,
Предпочитаем их сему зерцалу.

О муки, что от промахов спасают,
Невежество, усталость, распри, боли:
Вернемся ж, наконец, к оригиналу!

СТРАВИНСКИЙ

Твердь – пополам!
И вот полуварвар,
Одетый в пасхальные краски,
Поет и танцует в мистическом,
Яростном хороводе
Лиственниц, ольх и берез.
Тут – ярмарка, торг, карусель,
Шарманка вплетается в праздничный гомон,
Водка льется ручьем,
Загораются острыми искрами трубок
Огни фейерверков,
Оркестр трещит на кострах инструментов.
Тут всё – зигзаги смычков,
Трубы брызжут ракетами звуков
Прямо в созвездья,
Барабаны рвутся петардами,
И гулкий тамтам
Хлещет звезды золотым дрожащим ударом.
Все закружилось вихрями,
Дикость мужицкая
Какофонией небесной звучит,
Ночь – в меланхолии медленных лун,
Трепетной цепью мерцающих в бездне степной.
Мрак. Тишина. – О, Черная Земля!

Но гудит еще музыка в кратере красном,
Что не умрет никогда.

МИКЕЛЬ-АНДЖЕЛО

В трагическом плену каких волшебных пут
он был, когда вдали от праздничного Рима,
на сводах сумрачных творил неутомимо
Пророков и Сивилл и свой Последний Суд?

Титан, которого стремленья ввысь влекут,
он слушал, как в душе звучат неудержимо
и Слава, и Любовь, и Родина - но мимо!
Земное всё умрет, и грезы вновь солгут.

А эти тяжкие гиганты из гранита,
рабы бескровные, чья мощь в земле зарыта, -
как изумительно их торсы он ваял!

И в хладном мраморе, насыщенном тревогой
клокочущей души, как дивно пробуждал
гнев побежденного Вещественного Бога!

СТАРЫЙ ЮВЕЛИР

Уверенной рукой вправлял я хризопразы,
алмазы, жемчуга, сафир или берилл,
искусней, чем Арфэ, Хименис, Бесеррил,
чей гений некогда прославили рассказы.

Я украшал ушко и фриз античной вазы
и - горе грешнику! - не раз изобразил
не скорбного Христа, поникшего без сил,
а Вакха пьяного нескромные проказы.

Рискуя в ад попасть на вечные века,
я оправлял ножны дамасского клинка,
и вот, когда усы мои уже седые,

и, может быть, других я не создам вещей,
я покидаю мир, как Хуан из Сеговии,
из золота ковчег чеканя для мощей.

ВСТРЕЧА

Еще я вижу, как она стояла,
Прекрасней всех, в кругу прекрасных дам;
Как солнце, красота ее блистала, –
Я подойти не смел к ее стопам.
Сладчайшая тоска мне грудь стесняла,
Когда я зрел весь блеск, разлитый там;
И вдруг, как бы на крыльях вознесенный,
По струнам я ударил, потрясенный.

Напрасно я пытаюсь вспомнить снова,
О чем в тот миг на лютне я вещал.
В себе орган я обнаружил новый,
Что мой порыв святой отображал:
То дух мой был, порвавший вдруг оковы,
В которых годы рок его держал, –
Дух, из глубин которого восстали
Те звуки, что божественно в нем спали.

Когда же струн давно умолкло пенье
И прежний строй души я ощутил, –
Я в ангельских чертах ее боренье
Стыдливости и страсти различил;
И, сладких слов услышав обращенье,
Я в небеса, казалось, воспарил;
О, вновь лишь там, в обители священной,
Мне зазвучит тот голос несравненный!

«То сердце, что, безрадостной судьбе
Покорное, признаться не дерзает, –
Незримый клад таит оно в себе!
Строптивый рок пусть месть мою узнает!
Пусть лучший жребий выпадет тебе;
Пусть лишь любовь цветок любви срывает.
Ведь лучший дар принадлежит тому,
Кто сердцем всем откликнется ему».

ТАЙНА

Она безмолвной пребывала,
Людской толпой окружена;
Лишь взором ясно отвечала
На мой несмелый взор она.
Я в твой шатер вхожу неслышно,
Зеленолистый бук густой, –
Своих ветвей завесой пышной
От мира любящих сокрой!

Там, вдалеке, в неясном гаме,
Томится день в труде слепом,
И меж глухими голосами
Я слышу млата тяжкий гром.
Так с небом смертный непрестанно
Борьбу за жизнь вести готов,
А счастье падает нежданно
С высот, как легкий дар богов.

Пускай же люди не узнают
Про нашу тихую любовь!
Они блаженству помешают,
Им радость не волнует кровь.
Чужого счастья свет не любит, –
Добычей счастье ты считай:
Покуда зависть не погубит,
Бери его иль похищай!

Оно приходит сокровенно, –
С ним тишина и ночь дружит, –
И ускользает прочь мгновенно,
Коль глаз предательский не спит.
О светлый ключ, рекой могучей
Пусть струи около нас бьют
И, грозно взмыв волной кипучей,
Скрывают наш святой приют!

ДЕВИЦЕ СЛЕФОГТ

Иди, невеста, не робея,
Тропой цветущей Гименея!
С восторгом мы следить могли,
Как сердца свойства золотые
И прелести твои младые
Для счастья пышно расцвели;
Ты жребий обрела прекрасный, –
И дружбе должно отступить
Пред богом сладостным, что властно
Тебя желает покорить.

К заботам нежным и прелестным,
Младой груди еще безвестным,
Зовет убор достойный твой.
Живые детства развлеченья,
Игривой юности волненья
Уже остались за тобой, –
И, где Амур, резвясь, порхает,
Там узы Гименей принес;
Но сердцу, что добру внимает,
Те узы связаны из роз.

И хочешь знать, какая тайна
Хранит всегда – и не случайно –
Зеленым свадебный венок?
То прелесть доброты сердечной,
Что красотой сияет вечной,
И – милой скромности цветок,
Что, как живых лучей сиянье,
Блаженством полнит все сердца,
То – взора кроткое мерцанье
И непорочность до конца.