СУМЕРКИ НА МТАЦМИНДА

О, как мечтательны, как безнадежно сиры
Убежища твои, Священная гора,
Когда голубят их усталые зефиры
И росы поздние в немые вечера.

Стою, с безмолвием всю душу сочетая,
Но зрелище с твоей открыто высоты:
Внизу цветущий дол, как трапеза святая,
Свой вздох, как фимиам, тебе несут цветы.

Я помню миг тоски, закатный миг печали.
Твоей тропинкой я извилистою шел,
И тени сумерек меня не омрачали,
И друга в вечере унылом я обрел.

Была и тишь и грусть природы в знойном мире,
Остался в памяти, о небо, образ твой.
Но мысль моя, стремясь к лазури голубой,
Тебя не досягнет, развеяна в эфире.

Я - созерцатель твой, раб бытия мгновенный.
Стремлюся сквозь твое лазоревое дно
В обитель вечности - из этой жизни бренной,
Но, ах, достичь тебя вовек не суждено.

Стоял я на горе в задумчивости смутной
И майская заря лелеяла меня.
И шелестел зефир гармонией минутной,
Свою печаль с моей покорно единя!

Твоей улыбки луч, твоих ненастий росы
Кого не исцелят от неотвязных мук?
В святилище твоем стихают сердцп грозы,
Глухих отчаяний стихает злой недуг!

Затмился трауром лазури свет смущенный,
Звезда влюбленная за месяцем плыла
И бледная луна похожа так была
На девственницы лик, молитвой утомленный!

Настала ночь, и мрак мою так нежил душу.
Тогдашних слов и дум мне не забыть вовек.
Но я молчания святого не нарушу,
Любя ту ночь в мечтах, как память тайных нег!

Я каждый раз твой гость, - в часы печали жгучей,
Когда отчаянье в уше моей царит.
И ты живишь меня надеждою могучей,
Что солнце новое все тени озарит!

* * *

Голос твой мечты чудесней.
Сладко нежащею песней
Ты смела тоски туман.

Я твоих очей движеньем,
Томным их изнеможеньем
И твоей улыбкой пьян.

Ты веселья светлый гений,
Ангел девственных волнений
И спокойных стройных грез.

Этот голос твой певучий,
Что исполнен неги жгучей,
Он отраду мне принес!

И в мечту мою влюбленный,
Вспоминаю умиленный
Тот же голос, тот же звук.

Мне твой нежный облик светит,
Моему твой взор ответит,
Мне даря забвенье мук.

СЕРЬГА

Как легкокрылый мотылек
Качает ландыша цветок,
Вполне отдавшись упоенью,

Под ухом девы дорогой
Серьга, влюбившись в призрак свой,
Играет с собственною тенью.

Как странно счастлив будет тот,
Кто на минуту отдохнет
Под этой тенью безмятежной;

Кого крылатая серьга,
Как тихий шорох ветерка,
Прохладою обвеет нежной.

Серьга? Скажи мне лишь одно -
Кому судьбою суждено
Губами с этой тенью слиться?

Чтобы бессмертия шербет
Сквозь огненный и сладкий бред
Пить и навеки насладиться.

ПОЭТУ ФРАНЦИИ

Твой гений опален жестоким метеором.
Зерном безумия ты сходишь в тайный люк.
И гнезда злых химер разрушены вокруг,
Когда летаешь ты, как мышь по темным норам.

Тебя влечет к себе Астарта пьяным взором.
Дионис-сифилис в тебе взбесится вдруг.
Твой позвонок дрожит ко дню Суда и мук.
Твоим стихом пленен Конь Блед в виденьи скором.

В утопших кошках вновь засветит лунный яд.
Свершают на тебя набег ночные чары.
Землей язвленный - ты падучею объят.

В твоих губах хаос засохнет пеной ярой.
Пес солнца на заре твой лижет мокрый рот.
В твоих сонетах бред рокочет и поет.

ЭШАФОТ НА ЧАСТОКОЛЕ

Повешена на частоколе скрипка.
(Эпилепсия, бред и страшный Рок.)
Здесь каменеет злых очей улыбка
И завершается желаний всех поток.
На голове коня любезен мир изменный.
(Ужасен треснувший его безносый лик.)
И пасть открытая безумья помнит пену,
Пасть, что змеенышу дает гнездо-тайник.
Сеть сплина ткет паук на ледяном скелете.
(Больному времени бесцельный скучен путь.)
На рассеченном лбу теней астральных сети.
Здесь странной повести узнает странник жуть.
И ржанья двойника он ждет: ко звуку жаден.
(Патмос - тот остров злой ужасен для мечты.)
Ужели всадник-смерть не будет беспощаден,
Ужели кинет мир он в бездну пустоты.
Когда земля в родах стонать не будет боле
(На узком западе сломится солнце вдруг),
Заржет в последний раз тот конь на частоколе
Сухою головой, источенной вокруг.

САТУРН И МАЛЯРИЯ

Допрашивать себя я стану раньше Вас:
Согнули душу мне мучительства какие?
Все миги горькие сойдутся в некий час.
Два круга есть: Сатурн и злая малярия.
От юных дней меня лишь Реквием зовет.
Воссядут звездами на ветхом небе жабы.
Рвут мухи мертвые той паутины свод,
Что мне сорочкой быть мистической могла бы.
Земли родной судьбу и муки без конца
Я нынче позабыл (считайте дерзким это).
Все очи мне твердят о слепоте отца,
Он плачет обо мне в том мраке без рассвета.
В тени усадьбы я мечту о счастьи знал.
И мне мерещился свой дом - очаг священный.
Среди скитаний злых всю жизнь я разметал
И в знак величия ношу свой герб надменный.

ТРАУРНЫЙ МАРШ

Грозили Хеты здесь пустыне,
И солнце жгло Ормузд, шутя.
Брожу с толченым мозгом ныне,
Труп тела в невод превратя.
Здесь ум крещен был Византией,
Дремала Азия в огне.
А мысль в истоме движет выей.
Смотрю на землю в тишине.
Я обожжен теперь, быть может, -
От тела брошу головни,
Но червь иной мне пятки гложет.
Свой яд дают мне эти дни.
Кто дни изваял на могилах?
Их золотит жрецов собор.
И ветр нездешний ныне в силах
Смести души сожженный бор.
Меня, как грешного Адама,
Сжимает ночь в тяжелый час.
Взмятет и с криком кинет прямо
Столетию в дырявый глаз.
Я чую иглы в нерве всяком.
Меня расплавит пламень злой.
Грядущего клейменный знаком, -
Я брошу миру череп свой.
Он будет в мире мой глашатай,
Расплещет росы алых ран,
Как месть планете, горбом сжатой,
Поставит новый балаган.
Отпраздную я роды Змея.
И на груди взращу анчар.
Чрез позвонок гнилой, - немея,
Взойдет души истлевший пар.