ИЗГНАННИК

Луи Тоньетти,
женевскому поэту

Бежал он, Д'Обинье, от палачей, их гнева,
Отметившего ночь твою, Варфоломей.
Покинул принцев он, судей, лжецов-друзей, –
И, наконец, пред ним угрюмый лик Салева.

Внезапно, словно стон надгробного напева,
Воспоминаний хор, покинув мир теней,
Вновь зазвучал в душе, все громче, все слышней,
И старый гугенот воззвал к тебе, Женева:

"О город, ты хранишь среди надежных стен
Высокий строй свобод, не знающих измен,
Ваш дух, женевцы, тверд и зрел, и чужд сомнений.

С изгнанником всегда умели вы дружить.
Коль розы выбирать – прелестней нет осенней,
И осень церкви вы успели пережить".

СОЛНЕЧНЫЕ ЧАСЫ

Люблю небесные часы, безмолвные, как время.
Следить внимательно в запущенном саду:
Медлительно минут сочится бремя,
Как будто вечность шепчет тихо: "жду!"
"Считаю только светлые мгновенья",
Так кто-то начертал на круг немых часов,
Что чуждо радости - пусть падает в забвенье!
О, сколько мудрости в сплетеньи этих слов!
Минут лучистых бег изменчив: нежный
Рассвет, чуть видимый, обрызганный росой,
И полдень жгуче-злой, жестокий и мятежный, -
Сменяет сумерек медлительных покой.
Подобно счастию - они безмолвья полны,
Но сколько гамм молчанье их хранит!
Пусть жизнь кидает ввысь бунтующие волны -
На солнечных часах невозмутим гранит...

ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ

Старые башни, обросшие мохом бойницы,
Всюду угрюмый, холодный гранит.
О медленным шорохом жизни страницы
Время усталой рукой шевелит.
Здесь отреченьем - дерзанию жизни
Много воздвигнуто грозных преград:
Радости мига в тоскующей тризне
Прахом бесшумным часы заглушат.
Стоны глухие и вопли страданья,
Холод отчаянья мертвых минут, -
Все в этом мрачном, безрадостном зданьи
Пылью летучей часы погребут...
Времени нет измененья, счисленья,
Все словно в круге мучительных снов;
Все - беспрерывность, безмолвность паденья
Грустных и мрачных песочных часов...

ЗЕРКАЛО

Вновь я вижу порою, в ночных зеркалах задремавших,
Образ твой, очерк глаз молчаливо-мерцавших,
Пальцы тонкой, болезненно-тонкой и бледной руки...
Талисманы твои из нефрита, как прежде звонки,
И затихнувший шелест от платьев любимых возник, -
В одинокие ночи я тайну зеркал онемевших постиг,
Я приблизился... мысли твоей я руками коснуться желаю,
Образ стершийся твой я все ближе, ясней различаю.
И в миганиях ламп угасающих, рвущих покров темноты,
Вся в неверном, колеблемом свете, - рисуешься ты!
И полна моя комната близости странной твоей,
И в оправе звенящих запястий и бледных камей,
Я улыбку любимую вижу, ловлю, как признанье...
И великая тайна сломала заклятье молчанья!
Среди маков обманных - мистически роза мерцает...
Поцелуй мой недвижность уснувших зеркал пробуждает:
Слабой жизни я чувствую зыбкий полет, трепетанье,
Легких складок портьер на окне и дверях колебанье;
Слышу, пряно струятся, пылают вокруг ароматы,
В чашу черную падают слезы жемчужин, агаты;
И шуршат книг любимых листы от касания рук;
Слышу маленьких туфель твоих звонкий, радостный стук;
Ожил твой пеньюар в золотистых, старинных цветах!
Но... внезапно погас поцелуй на моих онемевших устах...
И угрюмые комнаты в жутком молчании стынут...
Туфли брошены. Зеркало спит. Пеньюар твой безжизненно кинут...

* * *

Маленькая комната с портьерами лиловыми,
Будда размышляющий, нефритовый браслет,
Вычурно украшенный рубинами багровыми,
Темные ковры, и тканей блеклый цвет.
Медлю у дверей: мне чудится открою,
В миг исчезнет тайны аромат.
В этой комнате люблю я быть с тобою,
И мечтаний взлетам душу отдавать...
О какие дни родятся в узеньком пространстве! -
Равных нет в полуночной стране!
Силой наших грез, в пленительном непостоянстве,
Ожили плодов гирлянды на стене.
И цветов неведомых сплетенья ароматов,-
(У любимой - жарче, чем у солнца лик!)
Вечера спускаются в пылании закатов,
И глубок, как вечность, каждый миг!
Летних звезд безмолвность трепетанья.
На озерах лунный серебристый след, -
Все, - в лиловой комнате, - безумием мечтанья
Я создать могу! - Прекрасней жизни - бред!