ДОН-ЖУАН ГУАЛЬБЕРТО
I
Уже сооруженье издалека
Взнесенной башней путника манит,
На много миль восходит он высоко,
Чтобы коснуться освященных плит.
Аббат доволен, полный гордой веры,
Что нет монастыря внушительней Моссеры.
II
Не описать Моссеры величавой
Массивные колонны в двух словах,
Ворот высоких сводчатые главы,
Изображенья на резных столбах.
Как башня высока, как место свято!
Рассказывать о всем, быть может, скучновато.
III
Не больше милосердия, чем страха
Давал просителям высокий храм.
Там милости дающего монаха
Не встретить обездоленным сынам.
До них ли, коль работа дорогая...
Храм строился и рос, утехи не давая.
IV
Моссера высится, и в день субботний
Гордец Родульф несметным толпам рад.
Стекаясь в храм за милостью Господней,
Им восхищается и стар и млад.
Одни в молитвах ищут утешенья,
Другие в пышности и блеске развлеченья.
V
Раз Гуальберто, за свои деянья
Причисленный к святым, зашел туда,
Чтоб храма нового увидеть зданья;
Он думает, исполненный стыда,
Что для монахов чистых, благолепных
Не место обитать в стенах великолепных.
VI
Родульф заметил гостя в размышленьи
И подошел с приветствием, - закон
Святого Бенедикта, без сомненья.
И заповеди исполняет он
С таким благоговеньем и стараньем,
Что небеса дарят его своим вниманьем.
VII
"Привет, мой брат, - сказал Родульф в весельи, -
Средь этих стен я рад увидеть вас.
С тех пор, как вы ушли из скромной кельи,
Прошло немало дней; в последний раз
Со мной, хозяином, простясь, в дорогу
Вы тронулись, судьбу и душу вверив Богу.
VIII
Плохой приют нашли вы в бедном зданьи,
Такому гостю нищий был прием,
Стоял на ненадежном основаньи
Дом обветшалый; с памятью о нем
Пройдемте, брат мой, в новые ворота
Моссеры - этого ведь стоим мы почета!"
IX
Так весело болтал аббат; сурово
Лицо у Гуальберто, - красоту
Другую он ценил: "Моссере новой
Я прежнюю, - сказал он, - предпочту.
Для царской гордости пышны палаты,
Но храмы чистые умеренностью святы".
X
Родульфо отвечал: "Вы слишком строги,
Здесь место видное, и пышный храм
Угоден Господу; живет в чертоге
Земной король; искусство пышет там,
Всё украшает радостью узорной;
Лачуги грязные Царю царей позорны".
XI
"Итак, о добродетели всегдашней,
О набожности вашей говорят
Недосягаемые эти башни, -
Сказал монах, суровый бросив взгляд, -
К молящему во имя Духа
И в скромной келии Господь преклонит ухо.
XII
Родульфо! воздвигалось это зданье,
А был ли обогрет бедняк у врат,
Кто здесь утешил сироты страданье,
Нашел ли здесь одежду нищий брат?
Тот лучше всех заслужит милость неба,
Кто нищему отдаст ломоть последний хлеба.
XIII
Те первые, что Господу служили,
Оставив всё, - не в замках и дворцах,
Они пустынниками в кельях жили,
Не подавалось яств на их столах.
И если к ручейку вела дорога,
Они, довольные, благодарили Бога".
XIV
Тогда Родульфо потемнел от гнева:
"Довольно проповеди! - он вскричал. -
Ты стал завистливым! Святая Дева!
Ты горд, а кажешься смирен и мал!
Великолепный храм исполнен славой,
В лохмотьях гордость ты таишь, монах лукавый!"
XV
На это Гуальберто потрясенный
Воскликнул: "Боже, выслушай меня,
Когда Тебе лишь этот храм священный,
Благослови его сияньем дня,
Тогда пускай сей дом стоит спокойно,
Так долго, как ручей, поющий здесь нестройно.
XVI
Но ежели тщеславием построен
Для самохвальства этот гордый храм, -
То мести он тогда Твоей достоин.
Где он стоит, пусть голо будет там.
И пусть ручей, журчащий здесь в покое,
До основания дом нечестивый смоет!"
XVII
Умолк монах. И чудо! Стали воды,
И грозно вздувшись поднялся ручей.
Монахи в страхе покидают своды
Моссеры, а вода растет грозней,
И близится, и угрожает крыше
Огромная гора, стен монастырских выше.
XVIII
Тяжелогромкая, она разит Моссеру.
Гул далеко разносится. Лежат
Колонны, башня, - жалкую пещеру
Прохожий видеть был бы больше рад.
Теченье навсегда уносит ныне
Дом, назначавшийся служить одной гордыне.
XIX
Быть может, так же, как земля Моссеры,
Был довод Гуальберто нездоров,
Быть может, прав монах, я рад без меры,
Что он не тронул наших берегов,
А то изволь-ка ждать, дрожа от страха,
Потопа в Англии от вандала-монаха.
XX
Тогда б ни Баттль не высился почтенный,
Ни арка Мальмсбери, и я б не знал,
Высокой радости объехать стены
На острове Артура, где слыхал
От богомольцев часто я проклятья
Заставам, у каких сбирают подать братья.
XXI
Ты б не нашел ни одного колодца,
Мой милый Жорж, и Каннинга собор
Не долго б высился. Когда придется
С высот Ильи тебе направить взор, -
Взгляни на церкви древние направо,
Но башня тоже, Жорж, не уцелеет, право.
XXII
Я думаю, мы больше б не слыхали
В вечерний час Фомы Большого звон,
И даже сам Христов фонтан едва ли
Не выступил бы с четырех сторон.
Но думаю, мой Жорж, поток тяжелый
Не стал бы бушевать над старой нашей школой.
XXIII
Вестминстер, Божий дом, клянусь, тогда бы
Концертным залом больше не служил,
И старой Темзе знак давая слабый,
Отец бы славный Гринвич затопил.
И холм снести стараясь нечестивый,
Святого Павла храм покрыли бы разливы.
XXIV
Считаешь ли ты, Жорж, ненужным хламом
Рассказ о католических святых?
Тот, кто прочел его, глупец тем самым?
Прикажешь ли на срывах дум моих,
Запутав факты в темноте испуга,
Висеть вниз головой над вечным бегом круга?
XXV
Поверь, тому мои благословенья,
Кто вздумал жизнь монахов описать.
Люблю над толстой книгой размышленья,
Где лжи и правды ровная печать,
Где вера искренность не обманула,
Где видишь ангелов и рядом Вельзевула.
XXVI
Слова Евклида более правдивы,
Но можно ль сочинителя бранить,
Когда, внимательный и терпеливый,
Он вымыслов приятных тянет нить:
Как человек спасался добрым глазом, -
Не совесть, только вкус он выдает рассказом.
XXVII
Прошли года, забыли человека,
Который так же, как и мы, писал,
Его рассказы через два, три века
Считать святою правдой каждый стал.
Не правда ль, Жорж, ты должен поклониться
Тому, кто указал мне старые страницы.
XXVIII
Не всё обман, что носит лжи завесу, -
Испанский рыцарь, набожный герой
Антолинез в соборе слушал мессу,
Пока до срока грянул смертный бой.
Хоть честь и долг влекли его на битву,
Он ими пренебрег, чтоб дочитать молитву.
XXIX
Так, на коленях рыцарь безоружный
Ждал окончанья мессы, а меж тем
Видали люди, как он с ратью дружной
Рубился и дробил за шлемом шлем.
И повторяли все с благоговеньем,
Что лишь ему страна обязана спасеньем.
XXX
Вот правда. Говорят, послал Спаситель
Ему святого ангела с небес,
Который бился там, как заместитель.
Теперь представь себе: Антолинез
Имел на диво преданного друга,
И объяснилось всё, что принималось туго.
XXXI
Я подозрительно не отвергаю
Энтузиастов драгоценных снов,
Не хочешь ли прочесть за чашкой чаю
О Гуальберто снова пару слов:
Как он монастыря искал впервые,
Совсем простой рассказ, и в нем места живые.
XXXII
Единственный наследник Вальдеспеса,
Был Гуальберто счастлив с юных лет.
Его отец, блистательный повеса,
За подвиги и храбрость был воспет.
Победа вслед его мелькавшим перьям
Нередко шла, и он сиял высокомерьем.
XXXIII
Случилось: родич вражеской рукою
Был умерщвлен, и поклялся отец,
Томимый гневом больше, чем тоскою,
Что кровь за кровь прольется, наконец.
И Гуальберто-юноше внушали,
Что справедлива месть и святы звоны стали.
XXXIV
Они ждут долго, - и нежданны вести
До них дошли, что по тропе глухой
Ансельмо, жертва неизбежной мести,
Убийца родича, пройдет домой.
"Иди, - сказал отец, - будь наготове!"
И Гуальберто лег и ждет под дубом крови.
XXXV
Когда пришел он к тихой чаще бора,
Кончался день и близился закат.
Ансельмо мог пройти еще нескоро,
И юноша под дубом лечь бы рад.
Измученный дорогой неприятной,
Он начал размышлять о мести благодатной.
XXXVI
Садилось солнце, светом розоватым
Лучей закатных озарился лес,
И Гуальберто в облаке крылатом
Ловил огонь, что в полчаса исчез.
Спокойный серый сумрак лег на склоны,
Лишь с запада блестел последний луч зеленый.
XXXVII
Прохлада вечера благоухала,
Осенних листьев аромат простой
Лился, под ветром ветка трепетала,
И безмятежен был и тих покой.
Лишь падающий лист шуршал порою,
Да ближний ручеек баюкал болтовнею.
XXXVIII
Кто не исполнился бы умиленья,
Кто не обрел бы тишину души?
В подобный миг смягчился, без сомненья,
И Гуальберто в ласковой тиши.
Однако, благовест вечерний слыша,
Он думает, что месть благословилась свыше.
XXXIX
Католик, слыша колокола звоны,
Хоть занят он, обязан петь псалмы.
В чужой стране мне нравятся законы,
Как этот, - вечером молитвой мы
Утешены; Жорж, в их страну поехав,
Ты с ними искренно помолишься - без смеха.
XL
Обрядам Гуальберто был обучен,
Он исполнял благоговейно их,
Он, вечером с молитвой неразлучен,
Горячим сердцем пел хвалебный стих.
Но, полон необычных опасений,
Он этим вечером не преклонил колени.
XLI
Что сердцу помолиться помешало?
Внезапного сомнения крыло
Задело душу. Тот, кто терний жало
Приял на светлое свое чело,
Чтоб род людской спасти, был Сам смиренным,
И должен тот простить, кто хочет быть прощенным.
XLII
Смущенный, он надеялся, что случай
Удержит жертву на ее пути.
Но под откосом к смерти неминучей
Убийца приближался; не спасти
Души от зла; и Гуальберто шпагу
Берет, прогнав мечты, манившие ко благу.
XLIII
"Дом Вальдеспеса мстит тебе ударом!
О мести нашей родичу скажи!"
Пал невооруженный ниц и с жаром
Молил того, кто меч свой обнажил,
Он держит руку, просит о пощаде:
"Не троньте грешника, прощенья, Бога ради!"
XLIV
При этом имени благоговейном
Почуял Гуальберто: сердце бьет
Тревогу; мысль о мщеньи сокровенном
Ушла; блестит на лбу холодный пот.
Священный ужас был в горячем слове;
"О Боже, радость! Я не пролил братской крови".
XLV
"Живи, Ансельмо, - он сказал и поднял
Его с колен. - Благословляй Того,
Чье имя нас двоих спасло сегодня!
Прости мне замысел". Затем, его
Оставив в удивленьи, за порогом
Соседней церкви он открылся перед Богом.
XLVI
Он, задыхаясь, прибежал поспешно,
Стучал, как молот, пульс; перед крестом
Он умолил в слезах прощенья грешной
Душе своей. Подняв глаза потом,
Он увидал от слез, как в дымке зыбкой,
Христа, сиявшего прощающей улыбкой.
XLVII
Благословенный сон! С той самой ночи
Он самым набожным монахом стал,
Он видел ангелов крылатых очи
И восхищеньем радостным пылал.
Небесных радостей коснувшись близко,
Украсил он собой листы святого списка.