ХВАЛА «ДАВИДИАДЕ»

Об «Энеиде» твоей вспоминает весь мир постоянно,
       К звездам возносит везде имя твое, о Марон.
И «Фиваида» истрийская вечно цветет, по внушенью
       Муз создана, — чрез нее Стаций бессмертен навек.
Будет меж ними блистать не менее «Давидиада»:
       Если не первым, поверь, будешь вторым ты, о Марк.

ОТ ЛИЦА УМЕРШЕГО ЭЛЛИЯ

Пепел ты мой пощади, если сам занимался стихами!
       Сетовать мне ни на что уж не придется теперь
С радостью слушал я Муз, и времени было довольно.
       Эти занятья мои были у всех на виду.
Наших теней ничего, увы, не касается боле:
       Лишь остается теперь в глупости каяться нам.
В большей святости жить на моем учитесь примере.
       Все вам сказал я, что мог: более знать — это грех.

ОДА РАГУЗЕ

Ты глаз дороже мне, Рагуза-родина!
Земли и моря, землю окружившего,
Дитя родное ты, родней колонии,
       Дважды Рима наследье.

О чем же лучшем мне молить, о лучшая?
Блаженная когорта небожителей
Да сохранит тебя на веки вечные,
       Вознося непрестанно!

Ты умереть, ты сгинуть не позволишь мне,
Начальнику той зачумленной крепости,
Где суша, море, воздух, всё — зловоние
       От болотной заразы.

Благая, возвратишь к себе ты Элия,
Воскормленника слабого и хворого,
Чтоб он опять, как Вакх в бедре Юпитера,
       У тебя возрастал бы.

Бежав от сил подземных и от гибели
С рассказами к тебе приду я радуясь,
Как Геркулесу — фессалийка чистая,
       Тезеид — Эскулапу.

ПО ПОВОДУ ИЗБРАНИЯ СЕНАТОМ ПОСЛА
К ПОЛЬСКОМУ КОРОЛЮ

В Скифские ныне края посол направляется вами.
       Должен достойным он быть гордых палат королей,
Должен дары королю возвеличить он мирной Каменой,
       Станет дороже вдвойне дар от напевов ее.
Речью украшено лестной, пристойней становится злато,
       Если добавишь хвалу, ценность ее возрастет.
Если ж унизил дары ты своей неразумною речью,
       Вот и погибли они из-за твоей простоты.
Необходимо, чтоб князь очарован был роскошью дара,
       Не презирает притом он и духовных даров.
Нет, духовными он не пренебрегает дарами:
       Он побежден и пленен — только ученым трудом.
Нежная сладость стиха привлекает его; как богатый
       Золото любит, так он любит, изысканный, Муз.
Марсовы он лагеря Авсонии песнью смягчает
       Между военных забот, шлемов суровых и труб.
Даже и здесь королю приятна латинская Муза,
       Поровну время дарит он и войне и стихам.
Пусть на оружье своем Тритония носит Горгону, -
       Все же изящных искусств не оставляет она.
Турок ли он стрелоносных, иль сильных гонит цертитов,
       Иль поражает мечом гетов восставший народ,
Иль же топчет рога в оковах лежащего Рейна, -
       Это достойно стихов, это достойно Камен.
Значит, того, кто ни Муз не знает, ни красноречья,
       Я полагаю, нельзя в Скифский предел посылать.
Ведь безъязычный посол подарок любой обесценит,
       Если в нем тонкости нет, чтобы привлечь короля.
Злата дороже хвала; обычно и дани превыше
       Ценит хороший король стихотворенья певцов.
Так предоставьте же честь ученому, честному мужу,
       Ведь преступленьем для вас был бы негодный посол.
Выбор должно не исканье решить, а заслуги и доблесть;
       Тут погрешить не должно лицеприятье вельмож.
Не иллирийский язык, а латинский король почитает,
       Ибо привык подражать прадедам римским своим.
Каменным ведь истуканом иль мраморной статуей может
       Вашего сделать посла глупая, грубая речь.
Что же, граждане, к делу! Пусть избран будет посланцем
       Тот, кто силен в языке и в рассужденье силен.
С выгодой почести он оказывать будет, с лихвою,
       Но красноречья даров зря не начнет расточать.
Если меня, как певца и патриция, вы изберете,
       Чтобы дары королю передал я как посол, -
То за лавровый венок, которым на Квиринале
       Рим певца увенчал, вам не придется краснеть.

ИОАННУ ГОЦИЮ

Мальчик Лукринский и та вавилонская рыба, и рыба,
       Та, что в Гиппонах дала мальчику на спину сесть,
И Метимнейский дельфин, который привез Ариона,
       Все показали они свойства природные рыб.
Часто старинный рассказ почитается невероятным,
       Если новейший пример не подтверждает его.
Красноречивый, внимай, Иоанн: «Дельфин» обновляет
       Снова, творя чудеса, древнюю веру в тебе.
Был он всегда рыбаку приятелем, спутником верным
       И постоянно при нем честным помощником был.
В сети он весело гнал косяки перепуганной рыбы,
       Как загоняет пастух в хлевы отары овец,
Иль как в полете стремительном коршун на землю сбивает
       В кучу, огромной гурьбой, стаи крылатые птиц;
Так во время охот, по чутью загоняя в облаву,
       Быстрых оленей в лесу травят молосские псы.
Да, таков был дельфин. Там и здесь ты мог бы увидеть,
       Как он радостно сам водные гонит стада.
Стал богатым рыбак от этих подарков дельфина,
       Он испытал на себе всю благосклонность его.
Долго питал рыбака дельфин невредимою рыбой,
       Не разрывая ей рот спрятанным в пищу крючком.
Доброжелательства полн, он хозяина множил добычу
       Так, что обильный улов сети вместить не могли.
Но ведь счастливый удел всегда врагам ненавистен,
       И непривычных богатств зависть не может снести.
В корм она всыпала яд и вдобавок еще примешала
       Лютой отравы, какой Цербера пенится пасть.
Так проглотил и дельфин ту пищу с ядом смертельным, -
       Он, появившийся в мир, чтобы народ свой кормить,
Он, твой приятель, рыбак, за столом твоим гость постоянный,
       Самый старательный друг даже в занятьях твоих,
Тот, что доходы, и ценз, и все твое состоянье
       Некогда все для тебя выловил с рыбой из вод.
Ты же, «Дельфин», о дитя знаменитое нашего моря,
       Даже ежели ты и не в Рагузе рожден,
Всё ж украшают тебя моего Иоанна творенья,
       В древние чуда у нас снова ты веру вернул.
Счастлив своей ты судьбой и быть не можешь славнее,
       Коль по заслугам тебе звездное небо дадут.

ФЛАВИИ

I
Тело твое удержать в объятьях бывает труднее,
Нежель Протея поймать в бездне морской глубины.
Только к твоим я устам прильнуть захочу поцелуем,
Каждый скользит поцелуй лишь по ланитам твоим.
Только грудей захочу испытать упругую твердость,
Груди терпеть не хотят прикосновений моих.
Лишь захочу удержать твою перебежчицу-шею,
Гибкая шея твоя вырвется мигом из рук.
Руки с надеждой хватают тебя, почти уже держат, -
Горе! — искусно из них ты вырываешься прочь.

II
О Флавилла, амброзия,
Ты — и счастье, и песнь моя!
Сотов меда гиметского
Ты и слаще, и лучше ты.
Превышаешь ты сладостью
Даже вина сладчайшие
Или гроздья, приманку пчел,
Или зрелые финики
Стройных пальм зеленеющих.

МАРИНУ

Здрав, скажи, иль безумен, кто заменит
Свой котурн сапожком комедиантским?
Слишком мал сапожок и слишком низок, -
Как тут воздуха трагику набраться?
Все на свете свою имеет меру
И своим соответствует границам.
Малорослым не нужно длинной тоги
Или узких одежд широким бедрам, —
Дайте каждому, что ему подходит,
Так и гендекасиллабы годятся,
Если скромны они, не очень пышны,
Отвечают вполне своей задаче.
Должен быть их язык игрив и легок,
Чтобы их подавать на стол вторично.
Пусть не лезут туда, куда не надо. -
Как однажды Катулл сказал задетый:
«И тебя-то молва зовет красивой?
И тебя с нашей Лесбией сравнили?
О бессмысленный век, о век бездарный!»

ФАБЕРИНУ

Музы мои, Фаберин, на днях тебя оскорбили,
       И не считаюсь уже другом тебе дорогим.
Да, оскорбили. Но все ж нельзя упрекать мою волю:
       Честно питаю в душе ненависть я и любовь.
Сплетники делу виной, не сумевшие взвесить монету,
       Слухами был я смущен и заподозрил обман.
Тут в преступленье моем вины моей собственной больше,
       Так как оно родилось из побуждений моих.
Та же рука, что тогда за безумьем моим поспешила,
       В этом поступке своем кается горько теперь.
Так извини же меня: ведь тот вину искупает,
       Кто, преступленье сознав, сам его молит простить.

НА СМЕРТЬ МАВРА ВЕТРАНОВИЧА

Нимфы, лазурные нимфы, в глубоких пещерах Требинья
       Сестры наяды на дне горных прозрачных озер,
Эту кифару, и плектр, и свирель оглашавшие дали,
       Мавр на гибких ветвях ваших повесил древес.
Мавр с далеких вершин венчанного лаврами Пинда
       Первый привел к брегам древней Иллирии Муз.
О, поспешите к холму, где покоится старец, пусть ваша
       Песня раздастся, и ей будут потомки внимать.
Мавр, пока нерушимо Рагузы высятся стены,
       Славное будет звучать имя в столетьях твое.

ДОМИНИКУ АВРИЮ,
РЕКТОРУ ПАТАВИНСКОЙ ШКОЛЫ

Сходит туман, и уже возвратились Яна календы.
       Пусть же счастливо пройдут эти и месяц и год!
Новый несет серебро, и золото, и самоцветы,
       И червленицы настой дважды впитавшую шерсть.
Мы же с тобой издаем небольшую, короткую книжку.
       Хоть и нескромно, скажу: дело большое творим.
Ежели прелестью я не обманут этой работы,
       Жить она будет, доколь песни поэтов живут.
Будет жить этот труд, обретет себе славу в грядущем
       Аврий, и дело его будет хвалимо в веках.
Может быть, в этой хвале и меня как участника вспомнят, -
       Дали бы боги, чтоб день этот скорее пришел!