На главную страницу

ГЛЕБ СТРУВЕ

1898, Санкт-Петербург – 1985, Беркли

Крупнейший литературовед первой волны русской эмиграции, автор знаменитой книги "Русская литература в изгнании" (1956, 2-е изд. – 1984), подготовивший первые собрания сочинений Мандельштама, Клюева, Ахматовой, человек, сделавший для русской культуры столько, что и целому институту едва ли было под силу, был также и поэтом: двумя изданиями вышел его сборник "Утлое жилье" (1965, 1978). Последний раздел этого сборника составляли переводы из Райнера Марии Рильке, некоторые из которых воспроизводятся ниже; переводами этими Струве дорожил и неизменно интересовался мнением о них германистов, в частности – мнением автора этих строк. Да будет размещение переводов Глеба Петровича на нашем сайте запоздалым ответом на тот, тридцать лет назад повисший в воздухе вопрос.


РАЙНЕР МАРИЯ РИЛЬКЕ

(1875-1926)

* * *

Руки с рукой соприкасанье,
уста прохладные к устам -
и мы бредем с тобой в молчаньи
дорогой белою к лугам.

Цветы роняя на дорогу,
день шлет нам первый поцелуй,
и мнится мне: мы встретим Бога
за поворотом, на углу.

СТАРИННЫЙ ДОМ

Старинный дом. Сколь видит глаз,
окрест раскинулася Прага.
Внизу, вглуби, беззвучным шагом
проходит сумеречный час.

И город точно тает там.
Лишь - великан в зеленом шлеме -
стоит, главу свою подъемля,
святого Николая храм.

Уж там и сям фонарь горит
в вечерней городской истоме.
Мне мнится, чей-то голос в доме
чуть слышно Amen говорит.

ДЕТСКОЕ

Время летнее на Гольке.
Я - ребенок. Чуть звенят
из трактира звуки польки.
Воздух солнцем так богат.

Воскресенье. Мне Елена
вслух читает. Облака
лебедями Андерсена
тянутся издалека.

Пихты черные как стражи
охраняют пестрый луг,
и в беседу нашу даже
долетает улиц стук.

НА ОЛЬШАНСКОМ КЛАДБИЩЕ

Здесь забвенье, тишина,
улиц шум не так неистов.
Меж надгробных кипарисов
как там-там висит луна.

Слышишь, вечность мерно так
бьет в него свои призывы?
Ангел мраморный пугливо
смотрится в ноябрьский мрак.

АНГЕЛЫ

Их души светлые бескрайны,
у них усталые уста.
Порой пронизывает тайно
их сон греховная тоска.

Отличий между ними мало:
молчат у Господа в саду -
бесчисленные интервалы
в могучем песенном ладу.

И лишь когда взмахнут крылами,
ниспосылают легкий ветр:
то ваятель-Творец над нами
листает крупными руками
страницы в темной книге лет.

ОСЕНЬ

Слетают листья, листья, канут в ночь,
как будто сад далекий в небе вянет.
Они летят, покорные заране.

И по ночам от звезд в седом тумане
земля тяжелая стремится прочь.

Мы всё летим. Рука моя - и вот
гляди: его клонится тоже долу.

Но есть Один, Кто этот лёт тяжелый
в своих ладонях бережно несет.

МАСЛИЧНЫЙ САД

Взойдя на гору серою тропой,
сам серый, как стволы маслин на склоне,
он уронил лоб запыленный свой
на запыленность жаркую ладоней.

Так вот оно. Исполнился мой срок.
Пора брести незрячему в пустыне.
Зачем же хочешь Ты, чтоб я изрек:
"Ты есть"? Мне не найти Тебя отныне.

Мне не найти. Во мне лишь пустота.
И так в других. И в камне у куста.
Мне не найти. Один я, сирота.
Один. Но должен скорбь людей делить,
что чрез Тебя я думал утолить.
Тебя же нет. Как стыд мне пережить!..

"Был ангел", - после стали говорить.

Зачем же ангел? Просто ночь сошла,
и под ее рукой листы шуршали.
Ученики в тревожном сне лежали.
Зачем же ангел? Просто ночь сошла.

Та ночь была на ночи все похожа:
таких проходит мимо тьма.
Собаки мирно спят и камни тоже.
Ночь скорбная, ночь, что со всеми схожа,
что ждет, когда уступит свету тьма.

Таким моленьям ангелы не внемлют,
и ими не беременеет ночь.
Себя теряющим нельзя помочь:
ведь их отцы, отринув, не приемлют,
их лоно матерей извергнет прочь.