Наиболее значительный поэт русского казачества из числа эмигрантов первой волны. С 1916 года участвовал в Первой мировой войне, перешедшей двумя годами позже в Гражданскую. Было всё: чин подъесаула, пребывание в партизанском отряде полковника Чернецова; наконец, в 1920 году вместе с армией Врангеля Туроверов навсегда покинул Россию. Он попал на греческий остров Лемнос, затем в Сербию, в 1922 году добрался до Парижа, где и прожил всю оставшуюся жизнь. Тридцать семь лет был служащим банка, выпустил книгу стихотворений "Путь" (1928), затем четыре сборника под одинаковыми названиями "Стихи" (1937, 1939, 1942, 1965), а также поэму "Сирко" (1945). Поэтическим переводом почти не занимался, однако в последнем прижизненном сборнике Туроверова мы находим раздел: "Из Тараса Шевченко". Переводы эти хороши сами по себе как русские стихи, но разговор о "русском Шевченко" не ограничивается одним лишь этим случаем (Туроверов потому и сделал свои переводы хорошо, что о непереводимости этих стихов ему вовремя никто не сказал), и придется сделать отступление.
В России Шевченко переводили еще при его жизни, переводят и по сей день, практически всегда – невыносимо плохо. Один из лучших украинских поэтов ХХ века Игорь Качуровский, чьи переводы можно найти и на нашем сайте, рассказывает в предисловии к своей книге "Окно в украинскую поэзию" (Нежин, 1997) следующую историю:

       Некий русский критик, прочтя в "Континенте" мои переводы, возмутился: для чего, мол, переводить с украинского на русский, ведь язык Шевченко русскому понятен и так, надо дать объяснение отдельных слов – и только…
       Это один случай. А вот второй.
       Священник русской православной церкви с типично волынской фамилией на "ук", увидев в моих руках книгу Рыльского, обрадовался:
       – Люблю украинские стихи… "Садок вишневый коло хаты…" – прелесть…
       И, взяв книгу, стал читать там, где раскрылось. Вдруг выражение его лица изменилось:
       – Нич-чего не понимаю, – сказал он изумленно.
       Прочел вслух еще несколько строк и возвратил мне Рыльского:
       – Ничего не понимаю.
       Дело в том, что язык украинский со времен Котляревского и Шевченко развивался и эволюционировал, изменений в нем произошло не меньше, чем, скажем в итальянском со времен Данте и Петрарки.

Далее Качуровский убедительно доказывает, что украинских поэтов ХХ века на русский язык переводить необходимо: читатель, не знающий языка, просто не поймет ничего, лексика настолько разошлась, что в известном смысле и переводить-то стало несколько легче. Ибо чем ближе языки, тем переводить труднее. А в языке Шевченко, который и сам немало написал по-русски, было огромное количество слов, нынче понятных скорее русскому читателю, чем украинскому. Сам Шевченко, отстаивая право писать на украинском языке, приводил пример Роберта Бернса. Однако Бернс тот диалект, на котором писал, никогда не называл языком – только диалектом. Этот диалект не мог развиться в отдельный язык, нужды не было: у шотландцев есть свой собственный, национальный язык, гэльский, относящийся к кельтской группе. Украина же пошла по другому пути и создала свой собственный язык.
Что же делать с Тарасом Шевченко? Он остался в XIX веке, и переводить его на русский всё так же трудно, ибо стихи получаются плохие. Дабы не оказывать гениальному Кобзарю медвежьей услуги, мы долгое время воздерживались от размещения переводов из него на сайте, покуда не встретились переводы Николая Туроверова. Они не настолько далеки от оригинала, чтобы потерять право называться переводами, и не настолько буквальны, чтобы в них умерла поэзия.