СИРЕНЬ

                  Посв. Вере Д.

Весенний день. Пускай далек он –
Его не тронули года.
Сирень, цветущую у окон,
Я не забуду никогда.
      Теперь никто, быть может, боле
      Не подойдет к тому окну
      Следить в туманном ореоле
      Легко плывущую луну.
Но навсегда воспоминанье
Цветет счастливое во мне,
Как утром, в легком одеянье
Стояла девушка в окне.
      Цвела сирень в истоме сладкой,
      Перешагнувши за плетень,
      Я подошел к окну украдкой
      И тронул влажную сирень.
А девушка в улыбке сонной
Взглянула кротко на меня
И улыбнулась благосклонно,
Глаза стыдливые клоня.
      Цвела сирень, и снова птицы
      В кустах лиловых стали петь;
      Я умолял ее спуститься
      Ко мне, чтоб вместе улететь.
Я умолял доверить маю
Легко скользящие шаги, –
О, я цветами забросаю
Следы божественной ноги!
      И, наломав за веткой ветку,
      Сплетая разные в одно,
      Их бросил ласково и метко
      Прекрасной девушке в окно.
Она откинулась, смущаясь,
Сжимая руку на груди,
Но не сказала, защищаясь,
Поэту дерзкому «уйди».
      О, куст сирени – ладан беса!
      Нежна весенняя беда,
      Голубоглазая принцесса
      Молитв не вспомнила тогда.
Глаза неопытных кокеток
Скрывают радостный испуг;
Я целовал одну из веток,
Упавшую из тонких рук.
      Алмаз слезы в сирень скатился,
      И нежность сердце обожгла,
      Я отошел и молча скрылся
      За поворотами угла.
Пусть, закаленные страданьем,
Проходят годы. Этот день
Благословлю воспоминаньем,
Как благовонную сирень.

ЖЕНЩИНЕ – ТЕБЕ ОДНОЙ

                  Посв. одной прекрасной
                  женщине, имя которой,
                  увы, давно забыто мною...

Тебя, богиня, женщина всегда,
Люблю, как первые сирени мая,
Как нежность первую, что, обжигая,
Румянит краской страстного стыда.
Фонтанных брызгов пышная вода
Цветы бросает, взор твой услаждая,
Тебе поют в садах блаженных рая
Восход луны и первая звезда.
Тебе одной, владычица миров,
Поет вселенная хвалу без слов.
Внемли ж и тихой песне страстотерпца,
Услышь меня, довериться позволь.
Склонись ко мне на грудь утишить боль
И задремли, любимая, у сердца.

КТО Я

                  Посвящается другу-человеку

Я – сумасбродный мечтатель, луна и созвездья – мой сон,
Я – крепкотелый потомок гордых армянских племен,
Страж неусыпный всех ценностей, я – анархист-демократ,
Нет для меня иноземца – всем я товарищ и брат.
Всем фарисеям я – деспот, лжецам я – жестокий сатрап,
Только для праведных – голубь, дитя я, ягненок и раб,
Я – футурист, я дроблю зацелованный глупый кумир.
Вандал я, витязь, готовящий к чуду грядущему мир.
Я – сумасбродный любовник, и тело избранниц моих
Жгу вожделеньем и страстью, желанный в альковах ночных.
Я – призывающий к буре, волнующий сонную тишь,
Я – ваш поэт, властелин и ничтожество, Кара-Дервиш.

ВЕРБЛЮД

Двугорбый выкидыш сухой и жаркой пыли,
Кошмар пустынь, медлительный верблюд,
Тебя обрывки шерсти обдают
Лохматым пламенем зажженной карамфили.

Брезгливой важностью глаза твои заплыли
Кокетки постаревшей блуд, –
И сплин мечтателей, что храмы создают
На выцветшей, но солнечной могиле.

Люблю следить я твой ленивый бег
Над знойным нардом Аравийских рек,
Когда сгибая шею, как Химера,

С заплесневелой жвачкой на губах
Меланхолично ты взрываешь прах,
Деля тоску бродяги Агасфера.

АВТОПОРТРЕТ

Уайльда профиль. В голубых глазах,
Как в зеркалах, – инфанты призрак белый.
От поцелуев утомилось тело,
Горевшее в разбросанных кудрях.

В точеных пальцах жажда Массене,
Так кони быстрые ждут знака в беге.
Но музыки иной я отдаюсь волне,
Роскошно украшая стих элегий.

В халате азиатском, как эффенди,
Мечтаю о Багдаде, томный денди,
Листаю Малларме “Divigations” опять.

Пусть жизнь моя и грезы не похожи,
Своей судьбы я правлю крепко вожжи,
Умея боль в блаженство превращать.

КОРОЛЬ БАЛАГАНА

Откуда пришел я к вам – мне известно,
Я помню страну, где солнце жгло плечи,
У меня был Предтеча великий, чудесный,
Сам Спаситель был мне предтечей.

Когда не пою – на душе моей радость,
Не хочу судить современников строго,
Старинных заветов запомнил я святость
И люблю молиться забытому Богу.

Жонглера со звездами, мага-поэта
Вспоминаю песни, ночью я чутко
Просыпаюсь в огнях ресторанного света,
Мне в петлицу приколет нарцисс проститутка.

Хрипло стонет вблизи оркестр исступленный,
Негр хмельной танцует, шатаясь.
Я, изорванный весь, я, пристыженный,
Позвонив, бегу, от лакеев скрываясь.

Так, быть может, умру я, король балагана,
Королем я был на земле неизменно,
Не забудьте поэтов, что умерли рано,
Что о Боге молились смиренно.

КОЛОМБИНЕ

Моя родина – Грузия. Страны иные
Вспоминать в скитаньях, как театры, мне мило,
Полинялую душу долго мучили злые,
А все-таки солнце ее любило.

Вижу море теней: актеры и мимы,
На дрогах театральную вижу завесу.
Не боюсь проиграть я душу любимой,
Я играю всегда одну только пьесу.

Три святые: Тамар, Кетевана и Нина –
Их летопись Грузии четко означит.
О твоих же страданьях, моя Коломбина,
Лишь Пьеро один так искренно плачет,

Я, мечтательный рыцарь, преданный кротко
Тебе, утомленный тоской и чахоткой.

КРАСНЫЕ БЫКИ

Красных быков
С золотыми рогами
Не восхваляем стихами
Богов.

Красное видение, в горячих цветах,
Жест восхваления в хороводных словах,
Полднем горящая дрожь настает,
Солнце палящее жжет хоровод.

От пламени безумствует страна. Взлетает к небу стон.
Земля, рогами взрытая, пьяна. И воздух раскален.
Бык заслоняет море нам. Всё в золотой пыли.
Крыла молитвы пламенной раскрыться не могли.

И к солнцу раскаленный бык взлетает за быком.
Прорежет воздух буйный крик, звенящий серебром.
Кто может огненным быкам вести спокойный счет?
Земля суровой стала к нам, всё солнцу отдает.

Пусть в стоне неутихнувшем пылает вся страна,
Огонь, легко возникнувший, всё сушит дочерна.
Он должен красным знаменем к нам летом путь стремить,
Леса разрушить пламенем, пустынной сделать твердь,
Затем, чтоб в хоровод один нас всех соединить,
Карает слабых властелин и красную шлет смерть.

Красных быков с золотыми рогами,
Вас, чье явленье вселенную жжет,
Мы восхваляем святыми словами,
Соединяясь в один хоровод.

Красных быков
С золотыми рогами
Мы восхваляем стихами
Богов.

* * *

Молодежь в виноградники завтра пойдет,
над полями их песни взовьются скоро.
Веселы и наряжены все: настает
торжество виноградного сбора…

Праздник…
                  праздник…
                                    Нет, не для всех…
                                                                   Посмотри,
посмотри, как беспомощно плачет старик…
Он остался один в виноградной стране,
он послал сыновей умереть на войне…
Ах, бедный, бедный печальный отец,
скажи – тебе стала ясна, наконец,
мишура ежедневных газетных страниц?
Тебя опьянили, солгавши искусно…
Слишком поздно ты понял, бедный старик.
А ты повторял: «Надо много яиц,
чтоб яичница вышла большой и вкусной».

Горе верить словам, отгоняющим страх!
Болтуны их чирикали в теплых углах,
натравляли народ воевать неуместно.
Яд просочился и сердце мертвит.
Ненависть бродит в твоей крови…
Вот конец твоей жизни – мирной и честной…

Наточи инструменты и в поле ступай,
строй, если держится молот в руках.
Твои дети погибли. Ты позволил им пасть.
Плачь о них. Пожалей себя и жену,
а потом проклинай, старик, проклинай.
Ты можешь, ты смеешь – судить и проклясть
Воронов бедствий, накликавших войну!