На главную страницу

ИГОРЬ АСТРОВ

1909 – 1976

Эмигрант первой волны; подлинная (?) фамилия – Раппопорт-Ястребцев. Музыкант, композитор, ученик С. Прокофьева. Преподавал иностранные языки в Болонском университете. С 1946 года в течении двадцати лет работал синхронным переводчиком в секретариате ООН. Писал преимущественно по-французски, меньше по-английски и по-русски. Первый сборник Астрова (на французском языке) «Сонеты» был удостоен премии Французской Академии; позднее на французском языке вышли книги стихов и драматические сцены Астрова – «Перелетные птицы», «Наполеон» и др. Как русский поэт Астров известен по участию в сборнике «Эстафета» (Париж, 1948), как переводчик на русский – одиночными переводами из Эредиа и Шекспира, а также выполненным совместно с М. Цетлиным (Амари) переводом цикла стихотворений Элизабет Баррет-Браунинг «Португальские сонеты» (Нью-Йорк, 1956; билингвальное издание с предисловием Г. Адамовича, искренне очень высоко оценившим переводы) – образцы из этой книги мы приводим ниже. Следует отметить, что «французская» манера рифмовки в этой работе (обилие опорных согласных в женских рифмах), не свойственная переводам Амари, выдает в ней именно преобладание манеры французского поэта , - таковым, строго говоря, и был Игорь Астров. Интересен последний из приводимых сонетов: традиционный сонет Астров и Амари передали как… сонет с кодой. Известны также переводы Астрова на французский из Гумилева, Блока, Брюсова, Ахматовой, - а также несколько удачных переводов из Пушкина и Боратынского. Большинство работ Астрова издано посмертно, его русский архив пока остается недоступен.


ЭЛИЗАБЕТ БАРРЕТ-БРАУНИНГ

(1806-1861)

* * *


В мечтанья погруженная однажды,
Я вспомнила о том, как Теокрит
В стихах проникновенных говорит
О сладостных годах, из коих каждый
Несет дары для смертных. Сердце, жаждой
Античной красоты полно, горит.
А взор, слезами омраченный, зрит
Ряд горьких лет, чьей скорбью вечно стражду.
Вдруг чувствую – похолодела кровь –
Что призрак, за моей спиною стоя,
Схватил меня за кудри. Вновь и вновь
Пытаюсь вырваться. Но властно: «Кто я?»
Он спрашивает. – «Смерть», шепчу, «Пустое»,
Звенит ответ, - «Не Смерть я, а Любовь».



* * *

Великосветской музы слыша зов,
Ты блещешь в замках между пар, под звуки
Певца, средь пляски, разомкнувших руки,
Ушедших в слух, забыв про ход часов.
Зачем приходишь ты поднять засов
Жилища мрачного, приюта скуки?
Меня к веселой приобщит науке
И к отзвукам небесных голосов?
Здесь гнезда сов. Летучие здесь мыши
Кружатся над навесом ветхой крыши.
К чему тут лира звонкая? Молчи!
Увы! Чем звуки слаще, совершенней,
Тем горше отзвук злых опустошений.
И кто-то плачет горестно в ночи.



* * *

И если есть в любви заслуга, неужели
Себя достойною сочту я? Но вполне ль?
Бледнеют щеки. Дрожь в коленях. Тяжкий хмель
Пьянящих сердце грез день ото дня тяжеле.
Высь далека. Не на предельном рубеже ли
Стою, блуждающий, усталый менестрель?
Трель соловьиная глушит мою свирель.
Померк мой кругозор, где выси гор свежели.
Не стою я тебя. Не трудно разгадать,
Что обольщаюсь я, во власти злой соблазна.
И все же мне в любви дается благодать –
Любить тебя и жить, хотя бы и напрасно,
Благословлять тебя, молиться за тебя,
Но отрицать в глаза любовь мою, любя.




* * *

Коль любишь ты меня, люби за самоё
Любовь. Не говори: пленяет в ней улыбка
Иль взор задумчивый… уклоны мысли гибкой,
Пересекающей мышление мое.
Все преходящее уйдет в небытиё.
Любовь не строится, когда в основе зыбкой
Таится недочет, могущий стать ошибкой
И горько обмануть тончайшее чутье.
Еще молю тебя, чтобы не вкралась жалость
В твой поцелуй, когда ты слезы с влажных щек
Спешишь в него впитать. Что страстно обожалось,
Оставит нá сердце, быть может, лишь ожог.
Люби лишь для любви, чтоб чувство удержалось
На дивной высоте, где пребывает Бог.



* * *

О пачка писем! Мертвая, немая!
Какая дрожь пронзила их покой,
Когда, листки из связки вынимая,
Я их роняла трепетной рукой.
Тут он просил, чтобы его сама я
Как друга приняла; а вот другой
Листок, где светлый день назначен мая.
А здесь письмо – «любимой, дорогой».
Как будто Божья сила осенила
Усталый дух, и муки стон утих.
А вот слова – «я твой»… бледны чернила,
Так часто прижимала к сердцу их.
А тут! Но тайны я не проронила,
И не дерзнет о ней поведать стих.



* * *

Любимый! Ты мне приносил цветы
И летом и зимой. Под солнцем, в ливне
Взращенные, они всё неизбывней
Мне душу освежали, как и ты.
Прими ж взамен те тайные мечты,
Что в душу мне запали, пробудив в ней
Побеги нежные, все неразрывней
Связавшие нас в мире красоты.
Быть может, много лишнего вросло в них
И плевелом и сорною травой.
Ты выполешь их дланью огневой.
Но цепкий плющ и дикий есть шиповник,
Их может распознать взор верный твой.
Сорвав цветы, не забывай, садовник:
В душе храню я корень их живой.