На главную страницу

ЭМИЛИЯ АЛЕКСАНДРОВА

1918, Киев — 1994, Москва

Всю жизнь переводила, почти исключительно — с подстрочников, притом с тех европейских языков, с которых обычно с подстрочников и переводят: с венгерского, албанского, румынского, финского. Переводила с немалым блеском и мастерством, что обеспечивало ей постоянное «присутствие в обойме» в лучших московских редакциях… но и только. Известности имя «на последней странице» почти никогда не приносит. Единственная книга оригинальных стихотворений Александровой вышла после ее смерти и лишь подтвердила давнее убеждение многих, что истинного поэта в России легче прозевать, чем заметить. Составляя «Строфы века — 2», — я знал Александрову лишь по фамилии. Наконец захотел познакомиться лично. Поздно. Как говорила Ахматова — «невстреча».


НАИМ ФРАШЕРИ

(1846—1900)

СЕРДЦЕ

Когда грохочет небосвод
И вспышки молний блещут,
Когда осенний вихрь ревет
И дождь нещадно хлещет

И мчится, низвергаясь с гор,
Взбешенным водопадом,
И мир, спокойный до сих пор,
Глядит кромешным адом, —

Тогда не помышляй найти
Знакомых мест приметы
Средь всё сметающей с пути
Кипящей лавы этой.

Так сердце вещее певца
Вскипает, словно волны,
И пламенеет без конца,
И мечет стрелы молний;

И дни и ночи, изболев,
Всё сетует и стонет,
И, изливая скорбь и гнев,
В слезах кровавых тонет.

О сердце, захлебнулось ты,
Подобно мошке слабой,
И тщетно ждешь, что с высоты
Проглянет луч хотя бы.

…Весна с дождями промелькнет,
Для лета путь расчистив,
И лето гибель обретет
Под грудой желтых листьев.

А листья унесет поток
Распутицей осенней
Туда, где всех начал исток
И всех концов сплетенье…

О ты, не знающее дна
Вместилище вселенной!
Приносит всё твоя волна,
Уносит неизменно.

Пока в твой темный океан
Не влился я рекою —
Век сердцу изнывать от ран,
Век не знавать покоя.

МИХАЙ ЭМИНЕСКУ

(1850—1889)

ПАЖ КУПИДОН

Невоспитан, избалован
Паж лукавый, Купидон.
К юной даме вхож в альков он,
Сны юнца смущает он.

Тихо шаря пред собою,
В темноте, таясь, как вор,
Влезет он в окно любое,
Отворит любой затвор.

Горсть безделок золоченых —
Вот и всё, чем он богат.
Где не даст и за мильон их,
Где швырнуть задаром рад!

Средь источенных червями
Пыльных книг и словарей
Попадалась мне ночами
Прядь льняных его кудрей.

В полумраке спален белых,
В час, когда земля тиха,
Будит он в сердцах незрелых
Предвкушение греха.

И когда мечтой бессонной
Стеснена девичья грудь, —
Уж наверно Купидона
Встретишь близко где-нибудь!

С виду робкий он мальчонка,
Но обманчив этот вид:
В нем проказливость чертенка,
Томность вдовушки сквозит.

Выгиб шеи лебединый,
Стан, дразнящий белизной,
Прячет он с невинной миной
Под завесою сквозной.

Но лукаво и поспешно,
Тронут жаркою мольбой,
Приподнимет он, конечно,
Легкий полог пред тобой.

ТУДОР АРГЕЗИ

(1880—1967)

ПСАЛОМ

Как страшно одинок я, Боже мой, —
Блуждающее дерево в пустыне,
С колючей, непокладистой листвой,
С плодами горше терна и полыни.

Как тяготит безмолвье! Хоть бы звук!
Хотя бы птица на стезе безлюдной
Защебетала, засновала вдруг
В тени моей безрадостной и скудной!

Обрывки ласки: песенки дрозда,
Гам воробьиной стаи на рассвете…
О, если б слышать их хоть иногда,
Как слышат все, живущие на свете!

Увы, мой сок с нектаром несравним,
А завязь не имеет аромата,
И гусеницы мягкие, как дым,
В извилины коры моей не вмяты.

Гигантский канделябр, соцветья звезд
Затепливший для Твоего застолья,
Стою я здесь, как пограничный пост,
Служу Тебе, — о Господи, доколе?

Иль, думаешь, довольно мне того,
Что я цвету безгрешными огнями,
Под гнетом приказанья Твоего
Вгрызаясь в недра цепкими корнями?

Тружусь и маюсь, кинутый Тобой,
Кровоточа, от мук изнемогая…
Когда ж хоть знак подашь Ты, Боже мой,
Когда пришлешь посланника из рая,

Чтоб, крылья окуная в лунный свет,
Мне преподал он добрый Твой совет?

ХРАНИ

Дитя, все слезы, как святыню,
Храни заботливо в кувшине;
Подальше спрячь, чтоб были целы:
Ведь слезы — жемчуг омертвелый.

Не дай и маленькой слезинке
Пролиться из заветной кринки, —
Приданым неприкосновенным
Держи их в месте сокровенном.

Во мраке ниши потаенной,
Под стражей множества затворов
Таи свой клад неоцененный,
Дитя мое, от жадных взоров.

Смотри, скупись, не распечатай
До срока кринки непочатой,
Чтоб даже свет луны случайно
Не мог коснуться этой тайны.

Слезами, вздохами не вздумай
Платить за боль судьбе угрюмой, —
А вдруг когда-нибудь — как знать? —
Придется разом их отдать?

ГУННАР РЕЙСС-АНДЕРСЕН

(1896—1964)

СЕРДЦАМ

Не забывай о ней,
Не встреченной тобою,
Что встретишь, может быть,
За гранью гробовою.

Не забывай о ней,
Чье всё существованье —
Сплошной порыв к тебе,
Сплошное ожиданье.

Не забывай о ней,
С кем связан неизменно
Надеждой, и мечтой,
И болью сокровенной.

Не забывай о ней:
Она, а не иная,
Душа твоей любви
И плоть ее земная.

ОТТО МАННИНЕН

(1872—1950)

СКРОМНОСТЬ

Какой дурак с опасной кручи
Рискнет орлом взлететь за тучи,
Когда возможность есть получше:
Быть петухом в навозной куче?

ЛЕСНАЯ РОЗА

Еще не гнутся долу нивы злачные,
А к дикой розе ночь нисходит брачная.

В душистой мгле, увенчана короною,
Стоит невеста, томная, влюбленная,

Счастливыми виденьями окутана…
Легчайшими серебряными путами

Туман овеял лес и гладь озерную.
Незримому хормейстеру покорные,

Стволы берез как голоса сливаются.
Печали словно тучки испаряются.

И гулким пульсом крови торжествующей
Наполнен сумрак теплый и чарующий.

В его прозрачной зыбкости, как в вечности,
Вращаются миры туманной млечности.

Глотнешь немного кроткого сияния —
Оставишь душу в розовом дыхании

И растворишься в звездности и лунности
Под обаяньем свежести и юности.