ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ЭЙМЕЛО

Живет в жестокой бедности Эймело,
И жизнь свою поддерживает он
Лишь ловлей птиц: в сем деле искушен,
Он расставляет им силки умело.

И он иного для себя удела
Не ждет от неба, зависти лишен
К уделу тех, кто, высью окрылен,
В полете дерзком к ней стремится смело.

Смерть не страшна ему на склоне дней:
Он, благочестья не нарушив правил,
Встречает смерть без жалоб и тоски...

И богачами мнит своих детей, –
Ведь он, бедняк Эймело, им оставил,
Что сам имел: свободу, птиц, силки.

РОЗА

Шуточная притча

Настал апрель. Листвой осыпал он
Куст розовый. Взглянул: еще что надо?
Есть петли у весеннего наряда,
Нужна для каждой пуговка – бутон.

Бутонами куст щедро одарен,
И время пурпуром зажечь их радо:
Они, как угли, вспыхнут в кущах сада
И каждый в розу будет превращен.

Но лишь успеет роза распуститься,
То ливень ей грозит, то суховей...
Коль устоит она пред их угрозой,

Ее возжаждет щеголя петлица
И кладбищем аптека станет ей...
На кой же черт тогда родиться розой?

* * *

О счастье – наш слепой и лютый враг,
с личиною угодливой и льстивой,
враг вероломный, злобный и спесивый,
с кем не поладить никому, никак.

Ты наш любой неосторожный шаг
устережешь, охотясь за поживой,
ты – алчный скряга, ты – тихоня лживый,
беспутный мот, завистливый дурак.

Без цели, смысла жадною рукою
отъемлешь всё ты: жизнь, именье, честь,
ничем твое не сыто самовластье...

Убей меня или оставь в покое,
забудь, что я на белом свете есть!
Но то, о чем прошу, – не это ль счастье?..

НЕКОЙ ВЕСЬМА КРАСИВОЙ СЕНЬОРЕ, КОТОРАЯ СТАЛА ТЕЩЕЙ

Не причиняют годы вам вреда,
и, как всегда, прекрасны вы, сеньора,
коль мне глаза не лгут, не будет спора
меж временем и вами никогда.

В девические юные года
вы были розой для любого взора, –
и, веря в справедливость приговора,
в саду краснели розы от стыда.

В замужестве остались вы прелестной,
цвели, цветам на зависть и в укор.
Лишь красоты прибавили вам дети.

Вы стали тещей, и хоть всем известно:
все тещи – пугала, как на подбор,
но вы и ваша красота – в расцвете.

МЕТАМОРФОЗА

Птица взлетевшая
с неба на землю
упала,

к берегу белую
лодку волною
прибило...

Ночь без объятий!
Любить, видно, сердце
устало

и рулевого
на лодке любовной
сменило.

В темных глазах
словно прежней любви
не бывало,

имя другое
уже твои губы
пленило.

Птица взлетевшая
в тучах нависших
пропала.

Белую лодку
случайная буря
разбила.

И навсегда
ветром отзвук любви
разметало;

тень наших тел
беспощадными волнами
смыло.

СОНЕТ,

в котором содержатся рассуждения о прихотях любви

Его люблю я, но не любит он,
безмерна скорбь моя, мне жизнь постыла;
а тот, кого презреньем я дарила,
увы, в меня без памяти влюблен.

Сносить любимого надменный тон,
быть может, сил бы у меня хватило,
но день и ночь в моих ушах уныло
звучит немилого докучный стон.

Его влюбленность я ценю так мало:
ведь я другого о любви молю,
но для него любимой я не стала...

Двух безответных чувств я муки длю:
я от любви немилого устала,
от нелюбви любимого скорблю.

СОНЕТ,

в котором воображение тщится удержать уходящую любовь

Виденье горького блаженства, стой!
Стой, призрак ускользающего рая,
из-за кого, от счастья умирая,
я в горести путь продолжаю свой.

Как сталь магнитом, нежностью скупой
ты сердце притянул мое, играя...
Зачем, любовь забавой полагая,
меня влюбленной сделал ты рабой!

Но ты, кто стал любви моей тираном,
не торжествуй! И пусть смеешься ты,
что тщетно я ловлю тугим арканом

твои неуловимые черты, –
из рук моих ты вырвался обманом,
но ты навек – в тюрьме моей мечты!

СОНЕТ,

в котором содержится суждение о розе и созданиях, ей подобных

Богиня-роза, ты, что названа
цветов благоуханною царицей,
пред кем заря алеет ученицей
и снежная бледнеет белизна.

Искусством человека рождена,
ты платишь за труды ему сторицей...
И все ж, о роза, колыбель с гробницей
ты сочетать в себе осуждена.

В гордыне мнишь ты, пышно расцветая,
что смерть твоей не тронет красоты...
Но миг – и ты, увядшая, больная,

являешь миру бренности черты...
Нам жизнью праздной ложь надежд внушая,
нас мудрой смертью поучаешь ты.

ЗЕМЛЯ ПРИЛИВОВ

Продолговатой полосой вдали,
Средь волн морских лежит клочок земли:
Нептун, морей хозяин полновластный,
Влечется к той земле любовью страстной,
В глубь острова вторгается волной,
С землей желая слиться островной.

Столь море землю стережет ревниво
И к острову спешит в часы прилива,
Что он Землей Приливов наречен:
Так образ моря в нем запечатлен.

Землей в объятья принято любовно,
Обласканное, море дышит ровно,
Но вновь к земле влечет его порыв,
И землю нежит сладостный прилив...
Когда ж их разлучат часы отлива,
Ждет море встречи с ней нетерпеливо.

Земля Приливов издали скромна,
И взоров не влечет к себе она,
Но высадись на острове, и глазу
Всю красоту ее откроешь сразу.
Так раковина, грубая на вид,
Жемчужину редчайшую таит.

СВАДЬБА В СКЛЕПЕ

(Баллада)

Взошла луна! Часы уж полночь били...
Надгробья спят, под ними спят гробы.
Мир и покой! Лишь тот, кто спит в могиле,
Свободен от превратностей судьбы.

Но что за грохот? Кто это с размаху
Могильную плиту вдруг отвалил?
Подобный в белом саване монаху,
Встал бледный призрак посреди могил.

Встал... И в зловещем лунном свете тонет,
Разлившемся в небесной высоте;
И ветер в скорбном кипарисе стонет,
Сыч ухает на мраморном кресте.

Встал призрак, глядя в мрачном изумленье
На кладбище... Кругом глухая ночь...
Нет никого... Стряхнул оцепененье
И, саван волоча, пошел он прочь

Туда, где над безвременной могилой
Белеет в гуще кипарисов крест...
Там замер он, и глас его унылый,
Повторен эхом, зазвучал окрест:

"О ты, кого любил и буду вечно
Любить в загробной жизни, как в земной!
Меня ты обманула бессердечно,
Когда клялась навеки быть со мной...

Любовь – обман... Но всё же не обманет
Смерть зоркую наивная мечта:
Кто из живых еще меня вспомянет,
Меня, сошедшего под сень креста?

Три дня лежу я под землею пыльной,
Но нет тебя, всё нет тебя со мной...
Сколь тяжко сердцу под плитой могильной:
Оно ведь билось для тебя одной!"

"Сколь тяжко!" – повторил, как заклинанье,
Лицо руками закрывая, он,
И грудь его исторгла сквозь рыданья
Неразделенной страсти скорбный стон.

"Ужель, меня предав, ты наслажденье
Вкушаешь ныне с кем-нибудь другим?
И одному мне пребывать в забвенье
И истлевать под камнем гробовым?.."

"Нет, никогда! Ужель могу предать я?" –
Раздался голос вдруг и в нем – укор;
Глядит: пред ним невеста, и объятья
Жених-мертвец со страстью к ней простер.

Вся в белом, мертвая пред ним стояла:
Струились пряди золотых волос,
И над смертельно-бледным лбом сияла
Корона из невинно-белых роз...

"Пусть умерло и хладно мое тело,
Пусть в моем сердце смерть царит давно,
Но в нем любовь к тебе не охладела,
К тебе любовью всё живет оно..."

"Сколь счастлив я, что тоже взят могилой,
Что за твоим мой пробил смертный час,
Что я покинул мир, тот мир постылый,
Мир сумрачный, где свет любви угас..."

"Взгляни, луна!" – "Ах, как она прекрасна!" –
"Как в ту счастливейшую из ночей:
Она светила нам вот так же ясно,
Когда тебе клялась я быть твоей...

С тобой судьба нас в жизни разлучила,
И не настал желанной свадьбы час:
Так пусть отныне хладная могила
Соединит с тобой навеки нас!"

В лучах луны, под крик зловещей птицы,
Возле креста, в густой тени его
Их сочетало таинство гробницы,
И обрела любовь их торжество!

Когда ж заря кладбище озарила,
Единственной приметой свадьбы той
Осталась лишь разверстая могила
С отброшенной могильною плитой...

Но много позже, когда смыла Лета
Преданье о любви той роковой,
Обнявшие друг друга два скелета
В могиле были найдены одной.

* * *

Светает. Лишь к утру иссяк угарный хмель:
брань, вопли, пьяный блуд – все прелести пирушки.
Воняет чесноком, терзает кость кобель,
и чертят вензеля, не протрезвев, пьянчужки.

"Нас утро разлучит..." – так сельский менестрель,
Ромео здешних мест, поет своей подружке.
Кабатчик, затемно покинувший постель,
хлопочет в кабаке: гремят тарелки, кружки...

Судачат женщины... Бродяга спит... Вдали
река, как пьяная, поет и причитает
о прежних временах, что были да прошли.

Но грянул барабан... И, пламенем горя,
как в танце девушка, встающая заря
свои шафрановые икры обнажает.

СТРЕМЛЕНИЕ И ВЕРШИНА

Хочу писать – с пера летит плевок,
хочу сказать так много – нет дыханья,
нет просто чисел – есть всегда итог,
нет пирамиды слов без основанья.

Хочу писать – но сердцем я жесток,
хочу сказать – но тщетно назиданье,
нет лавров – есть щавелевый венок,
нет Библии без фальши в толкованье.

Ну что ж, давайте сделаем салат
из мяса слез, из овощей обмана,
живую душу превратим в томат...

И будем пить! Сочится кровью рана.
Пить из разбитого давно стакана,
и пусть плодит ворона воронят!

СОНЕТ ТЕРЕСЕ

Тереса, в чьих глазах небес начало,
как запаха начало у цветка:
меня ты своенравьем ручейка
и нежностью вражды околдовала.

Лозой, и колосом, и розой алой
клонилась ты – легка, гибка, тонка,
и тело твое было как река
любви, что в море вечности впадала.

Тереса, для тебя встает заря,
и по ночам, вся звездами горя,
волшебных снов спускается завеса…

Тобой одной живу в разлуке я,
к тебе влюбленная строка моя,
и сердце бьется для тебя, Тереса.

ПОЭТ ПРОЩАЕТСЯ С ДЕВУШКАМИ

О девушки! Не раз вы мной воспеты:
вы, чья походка музыкой влечет, –
когда в саду вы, в белое одеты,
мне чудится – в саду жасмин цветет…

Как обтекает ваши силуэты,
волнуясь, ветер, свой прервав полет…
Пока стихи слагают вам поэты,
поэзии не рухнет небосвод.

Сам бархат нежностью не спорит с вами,
и путаю я землю с небесами
там, где я вас встречаю, как зарю…

Но мне уж не идти с весною рядом:
я, провожая вас прощальным взглядом,
моей печали розу вам дарю.

СЕРДЦЕ В ПИСЬМЕ

Здесь образ сердца моего начертан:
к листу бумаги руку протяни,
и ты услышишь собственного сердца
счастливый стук, как в те, былые дни.

Разлуки нет, пока в нее не веришь;
мы снова, как вчера, с тобой одни:
тогда любви мы отворили двери,
сегодня вновь распахнуты они –

навстречу молчаливому горенью,
навстречу бегу смертному к забвенью
от ранящего сердце острия –

к лазурной бухте нового свиданья,
где поцелуи утолят страданье,
где обретет покой душа моя.