На главную страницу

ЮРИЙ ВРОНСКИЙ

1927, Москва – 2008, Москва

Слава к Вронскому пришла с двух сторон: «просто так», как почти ко всем много и долго занимавшимся поэтическим переводом поэтам, притом как к скандинависту, которых в Москве намного меньше, чем в Питере, а другая слава – от любителей научной фантастики, их была в 60–70-е в СССР не одна сотня тысяч. Дело в том, что стихотворение Байрона оказалось вставлено в один из рассказов Рэя Бредбери в его знаменитых «Марсианских хрониках», а строка из этого стихотворения («В серебристой лунной мгле») использовалась в качестве заголовка этого рассказа. Вставные переводы редко продолжают существование «вне» того произведения, где использованы, не припоминается ни единого случая, когда такой перевод стал бы классикой жанра, кроме приводимого ниже стихотворения Байрона в переводе Вронского. Еще в самом начале 1970-х годов Бахыт Кенжеев сказал составителю этой антологии: «Это лучше, чем оригинал». Отдельными изданиями выходили в его переводах книги норвежских поэтов (Ролф Якобсен) и многое другое.


ДЖОРДЖ ГОРДОН БАЙРОН

(1788–1824)

* * *

Не бродить уж нам ночами,
Хоть и манит нас луна
Серебристыми лучами,
А душа любви полна.

Меч сотрет железо ножен,
И душа источит грудь,
Вечный пламень невозможен,
Сердцу надо отдохнуть.

Пусть влюбленными лучами
Месяц тянется к земле,
Не бродить уж нам ночами
В серебристой лунной мгле.

ИНГЕР ХАГЕРУП

(1905–1985)

* * *

О этот лиловатый час рассвета,
Когда и время – словно в полусне,
И радость жизни в подсознанье где-то
От дремы отрешилась не вполне,

Когда земля и небо просто служат
Свидетельством того, что ты живешь,
Когда душа с собой и с миром дружит
И этот мир хорош, и ты хорош –

С тем нерожденным, что в тебе таится
В спокойном ожидании чудес,
Как в крохотном яйце таится птица,
Что скоро окунется в синь небес.

ГРУСТНЫЙ КОНДИТЕР

Жил-был кондитер грустный
На сладком островке,
Он торт большой и вкусный
Всегда жевал в тоске,
И крем-брюле с вареньем
Глотал он с отвращеньем –
Ведь ел он в одиночестве
На сладком островке.

А мимо шло, конечно,
Немало кораблей,
Он звал их безуспешно
И плакал безутешно
В кондитерской своей.
Ну как слезам не литься,
Коль не с кем поделиться
На сладком островке?

Так жил кондитер грустный
На сладком островке
И торт большой и вкусный
Всегда жевал в тоске,
Но вот вчера он умер
На сахарном песке.
И стало пусто-пусто
На сладком островке.

РОЛФ ЯКОБСЕН

(1907–1994)

МОСТ

На прочных заклепках
под небом
висят мои стальные
сети.

При свете дня –
я железный серый дым,
железная туча.

Ночью –
пунктир заклепок,
зигзаг в темном небе,
ленты холодного света.

С высоты –
звезды, заклепки неба,
приветствуют меня
беззвучно,
как принято у железа.

ТО, ЧТО ТЫ ДУМАЛ И СДЕЛАЛ

То, что ты думал и сделал,
никогда не умрет,
а надежды твои
умрут, твоя радость
умрет, твои нужды
умрут, и умрет
твоя плоть, но не то,
что ты сделал, не то,
что сделал,
всему вопреки
всё же сделал,
может, стыдно –
это немного,
но это живо,
может, могло быть больше,
но это диво.
А то, чего ты желаешь,
умрет, и надежды
умрут очень скоро,
но то, что ты думал,
будет жить,
и то, что ты сделал,
да, черт побери,
что ты сделал,
ты...

ФОНАРНЫЙ СТОЛБ

Как леденяще одинок в ночи мой столб фонарный.
К нему булыжник жмется головой,
и держит он над ним свой зонтик световой,
чтоб злая тьма не подползла поближе.

Мы все вдали от дома, говорит он,
и больше нет надежды.

КОНСТАНТЫ ИЛЬДЕФОНС ГАЛЧИНСКИЙ

(1905–1953)

В ЛЕСНОЙ СТОРОЖКЕ

Здесь, где в едином хоре
звезды готовы слиться,
домик стоит на взгорье
с крышей из черепицы.
Это сторожка Пране –
с летней порой прощанье.

Хмель на рогах оленьих
высохший цвет осыпал.
В окнах вечер осенний,
а в вечере столько скрипок,
а в скрипках, едва их трону,
жалоба вторит стону.

В окнах – говор сосновый.
В окнах – сосновые лапы.
Снова вечер. И снова
свет керосиновой лампы,
ласковый, проникновенный,
как на столе Шопена.

Сколько тут ночью песен,
сколько глухих рыданий!
В буклях серебряных месяц
играет, как Бах на органе.
Дивен концерт, звучащий
в дикой лесной чаще.
Это сторожка Пране,
музыки очарованье.

Бродит над озером ветер,
над грабами и дубами.
День отпылал, и светит
лампы дрожащее пламя.
Это сторожка Пране,
сонной лампы миганье,
стены в лунном сиянье,
ночные воспоминанья.

Наискось, по откосам,
катятся ночи дрожки,
кучер клюет носом,
фыркает конь сторожкий.
Лунного цвета дорожки,
посеребренные дрожки.
Это сторожка Пране,
ночи осенней скитанье.

Сыплются звезды с неба
прямо к порогу сторожки.
Звезды, как хлопья снега,
тихо влетают в окошки.
Ночь в твоем зеркальце малом
яркой звездой засверкала.

ШИМОН ЛОМНИЦКИЙ

(1552–1623)

ЗАВЕЩАНИЕ СКУПЦА

Всё добро и деньги – другу,
Всем желающим – супругу,
Жбан и пиво – выпивохам,
А находчивость – пройдохам,
Мех, сукно и шубы – моли,
Кукиш с маслом – всякой голи,
Сено – овца да коровам,
Хвори – сильным да здоровым,
Силу – немощным да слабым,
Кости – псам, а сплетни – бабам,
Реки – рыбам, хитрость – лисам,
Небо – птицам, подпол – крысам,
Танцы с драками – медведям,
Путь, что я прошел, – соседям,
Душу грешную – чертям,
Тело – гадам да червям.

ЙОЗЕФ СВЯТОПЛУК МАХАР

(1864–1942)

СОНЕТ О ЛЮБВИ

Любовь, любовь... Я восхищенным ладом
В былые годы славил твой полет...
Сгорают обольщенья звездопадом,
А с глаз завеса всё не упадет.

Любовь походкой легкою идет,
Рождая ветер призрачным нарядом,
Проникновенный голос, пухлый рот –
Лихая сводница с невинным взглядом.

Сведет двоих и насует им в души
Поэзии, тоски и прочей чуши,
Потащит в парки, в заросли поглуше,

Где не страшны ничьи глаза и уши,
И кликнет страсть, свою сестру: "Сюда!" –
И, сделав книксен, сгинет навсегда.

ПО ДОРОГЕ

Люблю седые тополя,
Что, пухом нехотя пыля,
Глядят с дороги в мир большой,
Где закругляется земля.

Как хороши они весной,
Когда оркестр ветровой,
В ветвях гудя, зовет в поля
На танцы тополиный строй!

Когда на них со всех сторон
Слетается орда ворон,
Чернея в кронах, как беда,

А в пыльном сумраке внизу
На перегруженном возу
Плывет старик – Бог весть куда...

ФРАНЯ ШРАМЕК

(1877–1952)

ВЕЧЕР

Как руки лиственниц нежны,
Как тих зеленый лик!
Замру в объятьях тишины,
Задумаюсь на миг.

Что было, только мнится нам,
Что мнилось, нынче боль.
Вот чье-то имя где-то там –
Скажи-ка, не твое ль?

Вот чьи-то лица, как из грез,
Взметенный ветром дым.
У дыма вид подсохших слез,
И мы растаем с ним.

ВИТЕЗСЛАВ НЕЗВАЛ

(1900–1958)

СОНЕТ ВОСЬМОЙ О ДВУХ БЕДНЫХ

Беднее ты церковной мыши,
Я тоже нищ, как таракан.
Я стал под водосток, болван,
А мыслю, что укрылся в нише.

Ты роза, посланная свыше, –
Мне облик краба Богом дан.
Паришь ты, зов небесный слыша,
А я один сплошной изъян.

Бутонов пару ты вздымаешь
И про аборт, наверно, знаешь,
И так умна и холодна.

Как быстро два часа промчали,
А мы молчим, как и вначале...
Но всё же – будь лишь ты одна!