На главную страницу

МАРК ТАРЛОВСКИЙ

1902, Елисаветград — 1952, Москва

Один из самых блестящих виртуозов русского стиха в XX веке, подлинный виртуоз рифмы, артист, стилизатор… и, увы, один из основных создателей главного мифа «великой и многонациональной поэзии СССР» в 30-е годы — акына Джамбула, — не зря упомянут он в качестве одного из героев баллады Георгия Шенгели «Замок Альманах». По свидетельству С. Липкина: «В середине тридцатых годов Гослитиздат учинил закрытый конкурс на лучший перевод главы из киргизского эпоса “Манас” <…> Победителей оказалось трое: Лев Пеньковский, Марк Тарловский и я». Липкин вспоминает, как Бухарин начал строку Овидия в оригинале, Тарловский продолжил, и Бухарин одобрил, что «молодые наши поэты знают Овидия в подлиннике». Хотя и с образованием, и с талантом у Тарловского было всё в порядке, но жизнь его слишком быстро кончилась. Автор этой антологии в 1977 году подготовил самиздатский двухтомник стихотворений Тарловского, чтобы сделать приятное своему учителю Аркадию Штейнбергу, очень высоко ценившему талант старшего товарища. Начатая тогда работа продолжилась уже в новом веке и завершилась выходом в свет большого тома стихов Тарловского «Молчаливый полет» (Сост. Е.В. Витковского и В.А. Резвого. М.: Водолей Publishers, 2009). Один нечистоплотный критик, называющий себя историком литературы, безапелляционно заявил, что всё лучшее из написанного Тарловским в этой книге «потонуло» в массе слабых стихов, и оттого книга может быть интересна только специалистам, а широкого читателя минует; «лучшее» он издал самостоятельно, при этом воспользовавшись… текстами самиздатского двухтомника. Бог ему судья, а время всё расставит на свои места. Авось и до тома переводов Тарловского дело дойдет.


КВИНТ ГОРАЦИЙ ФЛАКК

(65 — 8 до Р. Х.)

К ПАРУСНИКУ

Не зарыться б тебе, парусник, сызнова
В зыбь! Куда ты уплыл? Выберись к пристани
          Быстро! Сам видишь, вёсел
                    Нет в увечных уключинах,

И ревут меж снастей смерчи из Африки
И веревки им рвут; брусья надрублены;
          Швы — и те не могли бы
                    Дно упрочить пред гибельной

Хлябью. Немощен ты, в драных полотнищах;
Нет богов, чтоб воззвать с жаром молитвенным.
          Чадо сосен понтийских,
                    Дщерей бора священного,

Всё ж вотще ты раздул спесь родословия:
Роспись их корабля тонущих радует
          Мало. Моря забавой
                    Можешь стать, не одумавшись.

Ты, с кем только что жил в грустном разладе я,
Ныне камнем лежишь тяжким на совести,
          Прочь плыви от соблазнов,
                    Не прельщаясь Кикладами!

СЕКСТ ПРОПЕРЦИЙ

(ок.40 — 15 до Р. Х.)

О ЗАПИСНЫХ ДОЩЕЧКАХ

Запропастились, увы, дощечки мои записные…
          Сколько притом моего запропастилось труда!
Лоск на них навели, истерли прилежные пальцы:
          глянешь — без метки моей сразу от всех отличишь.
Сами они без меня могли с подругой поладить
          и без меня убедить, редкостной речью блеснув.
Им поскупились придать золотую, навеки, отделку -
          ходкий их самшит воском был грязным натерт.
Всё ж и такими они всегда мне преданы были,
          с помощью их всегда слава мне в руки текла.
Этим дощечкам моим такие не памятны ль строки -
          «Ввергнута в бешенство я, ибо ты мешкал вчера;
Чья-то иная краса тебе приглянулась ли? счел ли
          ложь о проступках моих горькою правдою ты?» -
Или такие: «Приди! мы сегодня понежимся вместе,
          встречу растянем с тобой на ночь в гостях у Любви», -
В общем, так или сяк, здесь ловчилась женская мудрость
          той, чей хитрый язык может часы скоротать.
Горе мне! — их под счета приспособит деляга, быть может,
          и введет в состав рыночных ведомостей!
Будет за их возврат золотом чистым награда.
          Кто предпочтет щепье жалкое веской мошне?
Сбегай, раб, и столбу где-нибудь доверь объявленье,
          и властелин твой, черкни, на Эсквилине живет.

ИГНАТИЙ КРАСИЦКИЙ

(1735—1801)

ВСТУПЛЕНИЕ К БАСНЯМ

Был юнец, выполнявший обет воздержанья;
Был старик, неспособный на брань и брюзжанье;
Был богач, помогавший, не требуя платы;
Автор был, умилявшийся славой собрата;
Был сапожник из трезвых, акцизный радивый;
Сердобольный бандит и солдат нехвастливый;
Был вельможа, на службе себя забывавший;
Был поэт, наконец, ни на грош не солгавший.
Это басня? Вы явь не встречали такую? -
Да, но я среди басен ее публикую.

МАРИЯ КОНОПНИЦКАЯ

(1842—1910)

СТАРОМУ ТЕОРБАНИСТУ

Гей, певец! гей, пичуга
С трав забытого луга,
Сын курганов, что дремлют, седые!
Струн коснись, хоть и ржавы, -
Песням дедовской славы
Внять не прочь молодые.

Мы отвыкли от власти
Струн, исполненных страсти,
Что как равных влекут, чаровницы,
К песне — трепет сердечный,
К лютне — ветер беспечный
И слезу — на ресницы.

Песне ветер не вторит,
Лес в ответ не гуторит,
Замела ее отзвуки вьюга…
В упованье крылатом
Не витает по хатам
Песня-гостья, былая подруга!

Средь народа не слышно
Пламенеющей пышно
И к могильникам жалостно льнущей…
Не зовет, не вещает
И зарей не прельщает,
К нам с востока грядущей.

Что с того, что кому-то
И поется про смуту,
Про тревоги души мелочные?
Эти песни едва ли
К вам пробьются сквозь дали,
Кровь и кости живые!

Гей ты, песенник старый!
Огляди крутояры
И послушай, что шепчут могилы.
Гром из лютни роди нам!
Что в хмелю соловьином?
Ведь не слезы спасут нас, а силы!

ГЕНРИХ ГЕЙНЕ

(1797—1856)

* * *

Три пряхи сидят у распутья;
Ухмылками скалясь,
Кряхтя и печалясь,
Они прядут — и веет жутью.

Одна сучит початок,
Все нити кряду
Смочить ей надо;
Так что в слюне у нее недостаток.

Другой мотовилка покорна:
Направо, налево
И не без напева;
Глаза у карги — воспаленней горна.

В руках у третьей парки -
Ножницы видно,
Поет панихидно.
На остром носу — подобие шкварки.

О, так покончи же с ниткой
Проклятой кудели,
Дай средство от хмеля
Страшного жизненного напитка!