ОЛЬГА АНСТЕЙ
1912, Киев — 1985, Нью-Йорк
Еще до войны, выйдя замуж за Ивана Матвеева, будущего Ивана Елагина, писала стихи и переводила, притом не только на русский, но и на украинский, да и стихи писала кроме русского – на французском. Первый перевод Матвеева, напечатанный в январе 1941 года в газете «Советская Украина», был из Рыльского, пригревшего молодую чету, – но, по признанию в письме того же времени, перевод был сделан «пополам с женой». Дальше собирались работать так же, а печататься через раз: Иван – Ольга. Но в 1943 году Матвеевы попали в Германию. В 1950-м – в США, где расстались. Ольга Анстей много лет проработала в ООН, много печаталась, публиковала переводы прозы (прежде всего повесть С. В. Бене «Дьявол и Даниэль Вебстер»), изредка и стихи переводила, – жаль, в основном переводы затерялись и не дошли до печати. Дочь Ольги Анстей и Ивана Елагина, живущая в США поэтесса Елена Матвеева, разыскала в архиве матери несколько переводов с английского для публикации в антологии «Строфы века – 2». Переводы с немецкого найдены лишь теперь, на страницах журнала «Грани».
ЭДУАРД МЁРИКЕ
(1804—1875)
ЧУДО-РОТРАУТ
Как дочь короля Ринганга зовут?
Рóтраут, Чудо-Ротраут.
А что она делает целый день,
Когда вышивать и прясть ей лень?
Охотится в поле!
Ах, если б ее доезжачим быть!
В полях и лесах добычу ловить!
Не бейся так, сердце!
И вот – прошло немного дней –
Ротраут, рыжая Ротраут! –
И в замок Рингангский наш мальчик попал,
В зеленом кафтане на лов поскакал
Он с Ротраут бок о бок.
Ах, будь во мне королевская кровь!
Ротраут, свет Ротраут, моя любовь!
Не бейся так, сердце!
Вот сели под дубом они отдохнуть.
А Ротраут смеется:
«Что ж ты так смотришь, совсем онемел?
Поцеловал бы, когда б был смел!»
Ах, испугался мальчик!
Но – думает он: «преграда снята!»
И рыжую Ротраут целует в уста.
Не бейся так, сердце!
И молча едут они домой.
Ротраут, Чудо-Ротраут!
Душа юнца ликованьем полна:
«Да стань ты хоть кесаря завтра жена –
А мне что за дело!
Ведь каждый листик в лесу видал,
Как я рыжей Ротраут рот целовал!»
Не бейся так, сердце!
КРИСТИАН МОРГЕНШТЕРН
(1871—1914)
* * *
Мне скучно, качалке, – скучно весь день.
Скриплю на ветру – и качаюсь.
Тут на веранде прохладная тень.
А я качаюсь – качаюсь.
Так мне скрипеть – поутру, ввечеру,
И липе – скрипеть, колыхаться…
Мало ли что – еще – на ветру
Может качаться – качаться…
РАЙНЕР МАРИЯ РИЛЬКЕ
(1875—1926)
ОСЕННИЙ ДЕНЬ
Господь! Пора. Круг лета был большой.
На солнечных часах поникни тенью
И ветра пенью путь в полях открой.
Плодам последним будет пусть дано
Доспеть на кратком и прощальном зное.
Дай полноты им. Сладкое земное
Пролей тепло в тяжелое вино.
Кто дом не строил – тем без дома быть.
Кто одинок – тем так и оставаться,
Не спать, читать, и в письмах изливаться,
И по аллеям без конца бродить,
Где спугнутые ветром листья мчатся.
ОСКАР УАЙЛЬД
(1854—1900)
ЦВЕТОК ЛЮБВИ
Друг — упреков нет: я сам виновен,
Если б я не так, как все, страдал,
Поднялся б к вершинам недоступным,
День полней и шире увидал.
Из моей опустошенной страсти
Я сковал бы верный чистый звук,
Чтобы пламенеть вольнее воли,
Биться с чудищем когтистых рук…
Если б мука вылилась бы в песню
С губ моих, придавленных в крови, —
Ты б ходила с ангелами, с Биче, —
На лугу нетронутой любви.
Я б тогда пошел дорогой Данте —
На семь солнц — в сияющих кругах.
Мне б, как Флорентинцу, мог открыться
Свет зари в небесных воротах…
И тогда б народы увенчали
Скромного, безвестного меня…
Я б склонил колени в Храме Славы,
В полосе восходного огня.
Я б сидел на мраморных подмостках,
Где равны душой и стар, и юн,
Где свирель исходит сладким медом
И стекают звуки с лирных струн…
Китс отвел бы кудри из фиала
Макового брачного вина,
Амброзийным ртом чела коснулся,
Сжал бы руку, что была верна.
А весной, когда летит цвет яблонь,
Задевая перья голубей —
Двое юных в зарослях плодовых
Повторили б повесть наших дней.
И прочли б сказанье нашей страсти —
Горькой тайны несказанной тьмы,
Повторили б наши поцелуи,
Но неразлучились бы, как мы…
Ибо червь, грызущий цвет надежды,
Подточил побеги корешков,
И никто не соберет увядших
Свежей розы первых лепестков.
Нет — не жаль, что я любил и плакал:
Что я мог? И что я, мальчик, смел?
Время гложет, годы убегают
И скользят бесшумно за предел…
Без руля, несет нас по теченью,
И, как буря юности пройдет —
Без хорала, без напева лютни —
Смерть, безмолвный кормчий, руль берет.
А в могиле нету утешенья:
Роет червь и капает вода,
И желанье сыплет серый пепел,
Древо страсти не дает плода.
Что я мог? Любить тебя — и только…
Не была родней мне Божья Мать…
Не могла Киприда драгоценней
Серебристой лилией сиять!
Выбор сделан, песни перепеты.
Догорела юность до конца.
Предпочел венок из мирт любовных
Я лавровому венку певца.
АЛЬФРЕД ХАУСМЕН
(1859—1936)
* * *
Вишня, краше всех дерев,
На Пасху белое надев,
Стоит у перелеска там,
Снег развесив по ветвям.
Из жизненных моих семи
Десятков два уж отними,
Осталось весен пятьдесят,
А двадцать не придут назад.
Мне наблюдать цветенья час
Пятьдесят коротких раз.
Так я скорее побегу
Смотреть на вишню, всю в снегу!
УОЛТЕР ДЕ ЛА МАР
(1873—1956)
ПЕСНЯ БЕЗУМНОГО ПРИНЦА
Кто сказал: «Павлиний пирог»?
Старый король – пичуге.
Кто сказал: «Урожай поспел»?
Ржавчина – плугу.
Кто сказал: «Где теперь она спит?
Где венец ее кос упал,
Облитый светом вечерних нег»?
Это я сам сказал.
Кто сказал: «Про это – молчок»?
Иве – дьячок-пьянчужка.
Кто сказал: «Сумрак зеленый ей – сон,
Мох ей – подушка»?
Кто сказал: «Слава всех стран и времен
Ей – узкое ложе.
Прорван жизни мутный пузырь»?
Это сказал я тоже.
СОННАЯ ПЕСНЯ
Солнца свет, лунный свет, отсвет, звезд свет,
Блески на закате дня,
Уханье совиное
И росинки длинные
На концах травинок возле пня.
Свет фонарный, свечки свет, свет лучинки, света нет –
Темнота на склоне дня,
И рычанье львиное
Жаркое, пустынное,
За морями красного огня.
Эльфов свет, мышкин свет, гнилушкин свет, болотный свет –
И ночное море в жемчугах,
И улыбка спящего
Малыша, бродящего
Далеко на сонных берегах.