АРГОНАВТА

(Бумажный наутилус)

Для властей, чьи чаянья
осуществляют наемники?
         Для писателей, пойманных
         успехом за чашкой чая?
Для удобства пассажиров? Нет, не для них
         строит аргонавта тонкую,
         стеклянную свою скорлупу,

         дарит ей хрупкий
сувенир надежды: снаружи –
         матовую белизну, внутри –
         ровно очерченную поверхность,
отблескивающую морем. Зорко
         стережет она свое творенье,
         день и ночь сторожит его,

         едва прикасаясь к еде,
покуда не высидит яйца. Восемью
         руками спрятанный восьмерик,
         нечто, подобное дьяволу-рыбе:
не раздавленный, захороненный,
         колеблемый вершей
         стеклянный груз.

         И Геркулес, укушенный крабом,
преданным гидре, отстраненный
         от подвигов, не смог увидеть
         освобождение вылупившихся
из скорлупы, оставляющих
         осиными гнездами белые
         пятна на белом. И

         узкие ионические
складки хитона, подобные
         линиям гривы
         парфенонского коня, вкруг
которого обвились руки, будто они
         знали единую крепость надежды,
         будто знали, что крепость эта – любовь.

ЛЕГАТО

Такое,
будто бы аккорд,
         словно услышал Брамс.
         Пел его птах
у верховья горла своего – на низах.
Это дятел: перист он и мал –
                  вверх по дереву скакал,
                  вверх, вверх, как ртуть.

Песня ж воробья
коротка,
         вся ее длина –
         жатвы семена.
Строй – на строгий глас,
здесь легато из глубин,
                  сольфеджетто, Бах,
                  гармоника и бас.

Рыб хребет
в хвойных деревах,
         над морской стеной,
         где скала отточена волной,
лунный где смычок на плече,
Баха радостная твердь
                  в траурном ключе.
                  Это заговор

кошки и совы –
обе счастливы.
         Но мерещится мне:
         что-то есть у них на уме.
И не грациозна грусть,
и с повинною идут – пусть.
                  Лисий хвост метет – Брамс и Бах.
                  Нет, Бах и Брамс. Не права

я Брамса называть
сперва
         за его песнь.
         Но они
оба ликом голубы,
самопознаванием не прокляты –
                  лишь подчернены,
                  ибо таковыми рождены.

О, БЫТЬ ДРАКОНОМ

         Когда б была я Соломоном –
         желанья исполнять могла б

         свои... О, быть драконом,
эмблемой Высших сил: то невидимка,
то великан, то с червячка на шелковинке.
         Прекраснейший феномен!

ПОЭЗИЯ

Я тоже ее не люблю: есть вещи более важные, чем
                              это пиликанье.
     Однако, читая стихи, конечно с презреньем, всё же
                              находишь в них
          нечто подлинное:
               руки, способные брать, глаза,
               способные расширяться, волосы,
               если нужно – стоять. Эти вещи важны не потому,
          что их можно возвышенно интерпретировать,
                    а потому, что они
          полезны. Но если они станут настолько производны,
                    что сделаются неразборчивыми, –
          о них можно сказать то же самое, что и о нас –
               мы не любим то, чего не понимаем:
               летучую мышь, висящую вниз головой
               или в полете за добычей,
бегущих слонов, мчащуюся дикую лошадь, под деревом
                    неутомимого волка,
               застывшего критика с дрожью по коже, будто он
                    конь, ощутивший блоху,
               бейсбольного болельщика, статистика –
                    а в общем – не стоит
               дискредитировать "деловые
документы и школьные учебники"; все эти вещи важны.
                    Однако нужно знать:
               если вовлекают в популярность полупоэты –
                    результатом не будет поэзия,
          не будет, покуда наши поэты
               не станут "литераторами воображения", не поднимутся
               над дерзостью и тривиальностью, покуда не смогут
     создать "воображаемые сады с настоящими жабами".
                    Но,
          если вы, с одной стороны, требуете
          сырой материал поэзии
               во всей ее незавершенности,
               а с другой – подлинное, –
                    вы любите поэзию.