ОСЕННИЕ ЛИСТЬЯ

Вот осень осыпает листья
в ржавеющее фортепьяно.
Как жаль, что нет фонтана в этом большом саду.
Я
в месяц увядания ромашек
и прочих трав
читаю вам стихи.
Вы знаете, что я чуть-чуть романтик,
и улыбаетесь.
Синь ваших глаз
чрезмерна, словно живопись,
изображающая синеву.
Как слабый инструмент, звук исторгает жимолость.
Под осень, как под музыку,
вам трудно двигаться непринужденно.
В изгибе зачарованной змеи
вы поцелуям внемлете, как флейте.
Букеты осени разбросаны среди земли,
холодные, как вечные снега.
Позванивая, падают созвездья,
и кажется, что где-то бьют часы.
В ржавеющее фортепьяно слетают
листья и соцветья.
Мое стихотворение продолжается.
Как Лорелеи песенка чиста!
Тринадцать раз ее сыграл шарманщик.
Объединяет нас несчастье этого числа.
И всё же – будьте счастливы.
О, будьте счастливы,
пока болеет лес
опасной желтизной,
пока в моей душе живой
тяжка, словно любовь, болезнь,
предшествующая поэзии.

ПЕРСИКОВОЕ ДЕРЕВО

Опять смеркается, и надо,
Пока не смерклось и светло,
Следить за увяданьем сада
Сквозь запотевшее стекло.

Давно ли, приминая гравий,
Я здесь бродил, и на виду,
Словно букет меж чистых граней,
Стояло дерево в цвету.

Как иноземная царевна,
Казало странные черты,
И пахли горько и целебно
Им оброненные цветы.

Его плодов румяный сахар
Я собирал между ветвей.
Оно смеялось – добрый знахарь
Той детской радости моей.

И всё затем, чтоб днем печальным
Смотреть немея, не дыша,
Как в легком выдохе прощальном
Возносится его душа.

И – всё охвачено верченьем,
Круженьем, и в глазах темно.
Как будто в небе предвечернем,
В саду моем красным-красно.

Сиротства огненный оттенок
Ложится на лицо и грудь,
Обозначается на стенах
В кирпич окрашенная грусть.

Я сам, как дерево седое,
Внутри оранжевой каймы
Над пламенем и над водою
Стою в предчувствии зимы.

ОРЛЫ УСНУЛИ

Вот сказки первые слова:
Орлы уснули, как орлята, –
И у орлов в часы заката
Ко сну клонится голова.

Орлы, прошу вас, не теперь,
Нет, не теперь смежайте очи!
Но спите – и огонь средь ночи
Походкой женской входит в дверь.

В дверь ваших гор и облаков
Кулак оранжевый стучится,
И знает, что беда случится,
Семейство прозорливых сов.

Но спите вы, как детвора,
Там, в ваших сумерках неверных,
И трубы ваших снов военных
Молчат, не говорят: "Пора!"

О пламя, не обидь орла!
Спасутся маленькие птахи,
Меж тем как обгорят на плахе
Два величавые крыла.

Но поздно! Перья их на треть
Ожог губительный отметил.
Не дай мне бог, как птицам этим,
Проснуться, чтобы умереть.

С веселой алчностью орды
Плясал пожар, и птиц оравы
Взлетали, и у вод Арагвы
Поникли головой орлы.

"Я видел ворона. Дрожа
От низости, терзал он тело,
Что брезговать землей умело
И умерло", – сказал Важа.

ПОЭЗИЯ – ПРЕЖДЕ ВСЕГО

О друзья, лишь поэзия прежде, чем вы,
Прежде времени, прежде меня самого,
Прежде первой любви, прежде первой травы,
Прежде первого снега и прежде всего.

Наши души белеют белее, чем снег.
Занимается день у окна моего,
И приходит поэзия прежде, чем свет,
Прежде Светицховели и прежде всего.

Что же, город мой милый, на ласку ты скуп?
Лишь последнего жду я венка твоего,
И уже заклинанья срываются с губ:
Жизнь, и Смерть, и Поэзия – прежде всего.

ОН И ОНА

Мир состоит из гор,
Из неба и лесов,
Мир – это только спор
Двух детских голосов.

Земля в нем и вода,
Вопрос в нем и ответ:
На всякое "о, да!"
Доносится "о, нет!".

Среди зеленых трав,
Где шествует страда,
Как этот мальчик прав,
Что говорит: "о, да!".

Как девочка права,
Что говорит: "о, нет!".
И правы все слова,
И полночь и рассвет.

Так в лепете детей
Враждуют "нет" и "да",
Как и в душе моей,
Как и во всем всегда.

МОРСКАЯ РАКОВИНА

Я, как Шекспир, доверюсь монологу
В честь раковины, найденной в земле.
Ты послужила морю молодому,
Теперь верни его звучанье мне.

Нет, древний череп я не взял бы в руки.
В нем знак печали вечной и мирской.
А в раковине – воскресают звуки,
Умершие средь глубины морской.

Она, как келья, приютила гулы
И шелест флагов буйный и цветной,
И шепчут ее сомкнутые губы,
И сам Риони говорит со мной.

О раковина, я твой голос вещий
Хотел бы в сердце обрести своем,
Чтоб соль морей и песни человечьи
Собрать под перламутровым крылом.

И сохранить средь прочих шумов – милый
Шум детства, различимый в тишине.
Пусть так и будет. И на дне могилы
Пусть всё звучит и бодрствует во мне.

Пускай твой кубок звуки разливает
И всё же ими полнится всегда.
Пусть развлечет меня – как развлекает
Усталого погонщика звезда.

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ОСЕНИ

Я вижу день и даже вижу взор,
которым я недвижно и в упор
гляжу на всё, на что гляжу сейчас,
что ныне – явь, а будет – память глаз,
на всё, что я хвалил и проклинал,
пока любил и слезы проливал.
Покуда августовская листва
горит в огне сентябрьского костра,
я отвергаю этот мед иль яд,
для всех неотвратимый, говорят.
И предвкушаю этот яд иль мед.
А жизнь моя еще идет, идет...