ЕВГЕНИЙ ФЕЛЬДМАН

Прощай, изысканный, любезный
        Придворный мир, – прощай-прости!
С фортуной спорить бесполезно,
        И прежних благ не обрести,
И где я буду жить, не знаю,
И как, – увы, не представляю!

И вы прощайте, чародейки!
        Мои подружки, пробил час!
Игрой судьбы, лихой злодейки,
        Я удалён от ваших глаз,
Чтобы в глуши, в тиши вселенской
Сойтись с простушкой деревенской.

Друзья, прощайте! Мимо, мимо
        Теперь лежат мои пути.
Моя печаль – невыразима.
        Что ж дальше, Господи прости?
А дальше – сельские тупицы,
        В которых мозгу – ни крупицы.
Прощай, волнующая лира,
        И ты, о флейта, милый друг!
Отныне горестно и сиро
        Я буду скрашивать досуг
В тоске довольствуясь грошовой
Простецкой дудкой камышовой.
Прощайте, кони вороные!
        Ты, серый в яблоках, адью!
Лошадки ждут меня иные,
        И потому я слезы лью,
Что пересесть, увы, придется
Мне с рысака на иноходца.
Прощайте, шпаги, и рапиры,
        И пистолет, и аркебуз!
Мои друзья, мои кумиры,
Распался добрый наш союз.
Отныне буду я, бедовый,
       Махать лопатою садовой.
И вы прощайте, игры в карты,
        "Примеро" и "империал"!
Что говорить, не без азарта
        Я в карты с дамами играл.
Увы, увы, теперь на святки
Играть придется только в прятки!
И вина, что под крики "браво!"
        Я не однажды осушал,
И все гарниры, и приправы,
        Что я когда-либо вкушал, –
Прощайте все, прощайте с миром,
Меня оставя с хлебом, сыром!
Прощайте, громкие обеды,
        Где я царил, как падишах!
Звучите там, куда я съеду,
        Веселой музыкой в ушах,
Когда, от вас гонимый взашей,
       Я ограничусь простоквашей.
Мои одежды были чудом.
        Носил я бархат и шелка.
Теперь я буду Робин Гудом
        Ходить в одежде лесника
И, сколько можно, кавалером
В зеленом выглядеть и сером.
Прощай, блистательная радость!
        Прощайте, светлые мечты!
Повсюду – вонь, повсюду – гадость,
        Повсюду – царство темноты,
И я твержу в унылом гимне:
“Увы, увы, увы, увы мне!”

Попутный ветер нас
Доставил сей же час
Во Францию. Приказ:
В бой, государи!
И в устье Сены все
На пляжной полосе
Сошлись во всей красе,
И вел нас – Гарри!

Мы совершали тур,
Врагов давя, что кур.
Мы шли на Азенкур
В строю железном,
Где бой нам дать решил
Глава французских сил
И потому спешил
Наперерез нам.

Он, перекрыв пути,
Потребовал: “Плати,
Чтоб далее пройти,
Английский Гарри!”
А наш – ему: “Шалишь!
Держи в кармане шиш!
Ой, быть французам, слышь,
В большом прогаре!”

И молвил Гарри: “Во!
Их десять одного
Встречают. Ничего,
Побьем ораву!”
Мы били в гриву, в хвост
Противника. До звезд –
Какой чудесный рост! –
Взрастили славу.

И молвил Гарри: “Днесь
Откроюсь вам я весь:
Добьюсь победы здесь
Иль смерть приемлю.
Землицы этой пласт
На сделки не горазд,
И тело не отдаст,
Посулу внемля!”

Как деды, при Креси
И Пуатье, – коси
Француза! – Возноси
Мечи и луки!
Беря за пядью пядь,
Французские трепать
Здесь лилии опять
Почали внуки.

Шел первым герцог Йорк.
За ним – какой восторг! –
Сам Гарри. Ох, исторг
Он клич свирепый!
Эксетер замыкал
Порядок. – О накал
Сраженья! – Заикал
Француз нелепый!

Звучат рожки, рожки,
Трещат флажки, флажки,
Трещат башки, башки,
Труба с трубою
Заводит разговор.
Сквозь этот гром и ор
Ведут жестокий спор
Судьба с судьбою!

И Эрпингем сигнал
Услышал, и погнал
Засадный полк, и стал
Противник шатким.
Смутили лучники
Французские полки:
Ударили стрелки
По их лошадкам!

Гишпанский тис, друзья,
Особая статья:
Смертельна, как змея,
Стрела из тиса.
Не дрогнул наш стрелок,
А вот француз – продрог:
Никто из них не мог
От стрел спастися!

Стреляли от души.
А далее – ножи
Возьми да обнажи,
Кажи вражинам.
И скальпы стали драть.
Могла ли вражья рать
В бою не проиграть
Таким дружинам?

Державный Гарри наш
Вошел в кровавый раж:
Пошел гулять палаш
Под вражьи крики.
Где правая рука –
Кровавая река.
Но смяли – верх, бока, –
Шелом владыки.

Шел Глостер, брат родной,
Брат Гарри, – шел войной
За Англию, – иной
Не знал он цели.
И Кларенс молодой,
Впервые выйдя в бой,
Сражался так, что – ой,
Враги присели!

Был Варвик в битве тверд.
Оставил Оксфорд-лорд
Одно от вражьих орд
Воспоминанье.
Бомонт, Феррерз, Суффолк, –
Там каждый, точно волк,
Изгрыз французский полк
До основанья!

Святой Криспинов день –
К бессмертию ступень.
На нас не пала тень,
Всяк был в ударе.
Когда еще, пиит,
Такое вдохновит?
Когда страна родит
Второго Гарри?

Прощай, разгул игры картёжной,
Прощай, мой светский разговор,
И здравствуй, скромный, придорожный,
Чудесный постоялый двор!

Стрельнул шампанским в первый день я
И упразднил портвейный вздор.
Я здесь король: мои владенья –
Чудесный постоялый двор!

Позор готовым, пышным фразам!
Простосердечию – фавор!
Люблю свободу, честный разум
И милый постоялый двор.

Буфетчик, эй, лови монету!
Свободу мне за этот сор,
Какой в кругах высоких нету,
Дарует постоялый двор.

И солнце яростное светит,
И градом бьет меня в упор,
Но всё равно меня приветит
Мой добрый постоялый двор.

Какую роль, какую сцену
Ты ни сыграл бы до сих пор,
Былому истинную цену
Назначит постоялый двор!

О Ты, что, личной славы ради,
Представил нас в таком раскладе:
Один – в небесном вертограде,
        Зато десятку –
В гееннском полыме и смраде
        Плясать вприсядку!

О Ты, божественная мочь!
Ты целый мир отправил в ночь,
Но лишь меня отставил прочь,
        И нынче храбро
Свечу я и торчу, точь-в-точь,
        Как канделябра!

За что мне это снисхожденье?
Ах, я с Адамова рожденья
Достоин, Боже, осужденья,
        Сосуд греховный.
Но мягок был на удивленье
        Твой суд верховный!

Едва я выскочил из срама,
Ты новорожденного хама
В геенну мог отправить прямо,
        В котел кипящий,
В котором плачет: "Мама! Мама!"
        Народ пропащий.

И все ж, божественный указчик,
Я не сыграл когда-то в ящик,
Но, добродетели образчик,
        Я ныне – столп,
Опора церкви, Твой приказчик,
        Наставник толп.

Господь, мои деянья пылки:
Гоню я милого от милки,
Гоню пьянчугу от бутылки,
        Про ад заразам
Толкую так, что все ухмылки
        Сползают разом!

Но я скажу Тебе украдкой,
Что склонен сам бываю гадкой
Болеть любовной лихорадкой.
        А отчего-с? Поди,
Все люди – прах, и к муке сладкой
        Все склонны, Господи!

Вчера я Твой завет нарушил,
Вчера я плод запретный скушал:
Вчера я Мэгги отпетрушил!
        Прости паскуду:
Вчера я Дьявола послушал,
        Но впредь – не буду!

Потом я Лиззину служанку
Сводил три раза на лежанку.
То было в пятничную пьянку.
        Да рази ж, рази
Я б трезвым влез на голодранку? –
        Ни в коем разе!

А может, Ты мне в эти дни
Повсюду ставишь западни,
Чтоб я не вздумал стать – ни-ни! –
        Других святее?
Да будут вечными они,
        Твои затеи!

Храни же тех, кто службу правит
И кто Тебя в молитвах славит,
А тех, кто злые байки травит
        О них с усмешкой,
К чертям, что грешников буравят,
        Отправь, не мешкай!

Вот Гэвин Гамильтон, Создатель:
Танцор, картежник и ругатель.
Он всем и каждому приятель.
        Поет, хохочет,
И в церковь к нам народ-предатель
        Идти не хочет!

Ему мы сделали внушенье,
Но нарвались на поношенье.
И – забурлило населенье,
        Заржал народец...
Наплюй, Господь, ему в соленья,
        Наплюй в колодец!

Казни пресвитеров без жали
За то, что нас не поддержали!
Когда б не Эйр, и не скрижали,
        И не пресвитер,
Сей Гамильтон об нас едва ли
        Здесь ноги вытер!

Вот Роберт Эйкен. Этот – тоже...
При нем мы, Боже, ссали в дрожи.
До сей поры – мороз по коже.
        Подлец речистый...
У, спесь на роже... Боже! Боже!
        Сгинь, дух нечистый!

Господь, надежда и отрада,
Его и тех, кто нанял гада,
Пытай, казни, – жалеть не надо
        Их в день Твой судный.
Всевышний, это нам – награда
        За подвиг трудный!

И мне, и тем, кто был со мной,
Воздай богатою казной,
Но персонально куш двойной
        Ко мне придвинь
И славен будь, отец родной!
        Аминь! Аминь!

Пускай посвящает влюбленный поэт
Прелестнице милой прелестный сонет,
А я вам, ребята, балладу спою
Про Черную Бесс, про кобылку мою.

Ах, дивный роман у родителей был,
И дочке достались и резвость, и пыл.
И лорд не имел благородней кровей,
Чем те, что взыграли в кобылке моей!

И шея лебяжья, и взор огневой.
Все жилки трепещут от страсти живой.
А грива, – найди шелковистей, нежней,
Чем та, что растет на кобылке моей!

И шкура ее, словно ночка, черна.
Белеет на лбу только точка одна.
Короче, – достоинства всех лошадей
Слились воедино в кобылке моей!

В сиянии дня и в кромешную ночь
Сдержать ее бег даже черту невмочь.
Чихнет – и полсвета обскачет, ей-ей, –
Поди потягайся с кобылкой моей!

В Чешире я парня настиг одного
И весело, помню, ограбил его.
Понятное дело: в пути веселей
Работать на пару с кобылкой моей!

– Дик Тюрпин, – узнав меня, вымолвил тот,
– Бесчинство так даром тебе не пройдет! –
Пустое! Нетрудно добыть для судей
Мне алиби с бодрой кобылкой моей!

Был парень рожден под несчастной звездой:
Я грабил его под листвою густой
В глубоком овраге; никто из людей
Не видел меня и кобылки моей!

Послав свою Бесс через луг напрямик,
В Ху-Грин я, конечно, попал через миг
И так от тюрьмы и железных цепей
Избавлен был прытью кобылки моей!

В Ху-Грин заявился во всей я красе,
Да так, что меня там заметили все.
– Как время бежит! – я сказал, лиходей,
– Смолчав о пробеге кобылки моей.

Часы показав, – а на них было пять, –
Со сквайрами в шахматы сел я играть.
Как вдруг заявляется тот дуралей
С угрозами мне и кобылке моей!

Клянется, что в пять я его обобрал,
А сквайры клянутся, что в пять я играл.
Со мною не спорь и себя пожалей,
Когда мы плутуем с кобылкой моей!

Так выпьем же дружно не раз и не два!
Пусть память о лошади будет жива,
Чтоб вечно грядущему помнить жулью
Про Черную Бесс, про кобылку мою!

Есть мир людей, но есть и мир побочный.
        Он трижды интереснее, чем ад.
Безвестно, добровольно и бессрочно
        Мы в этот мир попали в аккурат.

Читали вы, что пуля нас сразила,
        Что похоронный был свершен обряд,
Однако мы попали не в могилу,
        Мы в этот мир попали в аккурат.

Обезобразил ястреб наши лица,
        И кто есть кто, теперь поймешь навряд.
С нас вор стянул последнюю тряпицу,
        Нас не узнал патрульный наш наряд.

Где имена, фамилии и званья
        И чей сложил здесь голову отряд?
Врагам салют отдайте по незнанью:
        Они ведь тоже люди, говорят.

Вельд, что ни день, свои трофеи множит,
        Там одному лишь Кафру черт не брат,
Там павшему и чудо не поможет,
        Там не считают убылей и трат.

К жене, к подруге, к матери, к невесте
        Надолго задержался наш возврат,
Но добровольно канувших в безвестье
        Не устрашит ничьих упреков град.

Детей рожайте, от кого хотите,
        Вторично замуж? – тоже нет преград.
Хотите ждать нас? – ждите, но учтите,
        Что вы себя лишите всех отрад.

Господь свидетель, есть у нас резоны
        Так поступать немало лет подряд.
Но судьи – люди. Эти пустозвоны
        Неправый суд неправедно творят.

Чужое горе – кто измерит точно?
        А ведь оно порой во много крат
Сильней, чем ваше. Верьте нам заочно,
Безвестно, добровольно и бессрочно
        В побочный мир попавшим в аккурат!