ВОЛЯ

Рыдайте, избранники Божьего гнева,
Невинный Адам, непорочная Ева!

Бегите, бегите родного чертога!
И гневом Его – воспалится дорога!

Остался губитель и прячется в кущи –
Чешуйчатокольчатоскоротекущий...

Кропите дорогу рыданьем и плачем
Под гневом неправым, под гневом незрячим.

Здесь камни текучи и дерево шатко...
И всё Ему – воля! И мщение – сладко.

ТЫ ЖДЕШЬ?

Не жди от меня молений –
Мне жалок любовный бред –
Сил моих нет!

Есть гений Любви
И Смерти гений –
Третьего нет.

Сердце смеется.
Раньше – любило оно.
Не всё ли равно?

Правды не остается,
И жизни не остается,
И третьего – не дано.

ТРЕТИЙ – ЭДГАР

Знакомые до сладкой муки
Наш сельский храм, ущелье, бор.
Бьет колокол – ложатся звуки
Блаженные – к стопам Линор.

Идем к вечерне. В отдаленье
Стесненная шумит река.
К тебе, Линор, мои моленья:
Ты, близкая, – так далека!

И что же? Словно бы разорван
Весь золотистый небосвод!
И с нами – третий. Это ворон.
Он Эдгаром себя зовет.

Бог знает, по какому праву
Он здесь. Но мы должны молчать.
Все вместе мы идем ко храму,
И темная на всем печать.

* * *

За полночь над пеной прибоя, над громом и рознью
Мой конь, словно птица усталая, плыл тяжело...
Струна натянулась, и вспыхнули лунные гроздья.
Кромешное море – направо – насквозь – рассвело!

Движенье умрет – и очнется его изваянье,
И праздничный мрамор цветет, словно ветвь алычи...
Является женщина, и голубое сиянье
Исходит из моря, и утро восходит в ночи.

Гремящая галька прибоя – воистину ТЕРРА!
Оглохла скала, как безумец, нажав на курок...
Была колыбель, голубые лучи Люцифера,
Был свет путеводный в начале безвестных дорог.

ОСЕННЕЕ УТРО

Дождь-листобой.
В ночь – город вылинял –
Стояли золотые дни –
И холод краски мира выровнял,
В нем
Видима душа:
Дохни!

Всё голубое – твердо-матово:
То изморозь в голубизне.
А ветер налетел с Мадатова –
Как смерть –
И как любовь –
Извне!

А утро блеклое, нераннее –
Неверны желтизна и синь.
В природе –
Воля умирания.
Во всем – Поэзия.
Аминь!

* * *

Мечта вела его тогда,
Волн молодых разбег и мера,
И – солнце страсти – череда
Родных имен – из уст Гомера!

Он весь отдался им – уснул,
От грома их оглохнув в гроте,
И в Аттику свою скользнул
По синеве и позолоте...

Но посуровела игра,
Он времени вцепился в гриву.
А сны сбывались: кровь и мгла,
Восторги и проклятья – Риму.

А нынче снег. Он бел и тих.
Был тих Овидий присмирелый...
А на коленях на твоих –
Том золотой и фартук белый.

И черноморская зима,
Что сходит нехотя по склону,
И моря черная кайма –
Всё это видится Назону...

БЕЛОЕ ПОЛЕ

Как легкий пепел, сон покрыл меня.
Спала
тень ветви на лице, и лиственное тело
витало надо мной, а там, белым-бела,
сияла твердь – как снег, как мысль и как хотела.

Я спал, но я хранил живительную связь
сознания и сна – я странствовал по воле –
и обогнула ветвь, витая и виясь,
знакомый склон горы, белеющее поле...

Там помавает конь прекрасной головой –
подобное в горах он вызовет движенье,
и песня разорвет предел голосовой...
Но смерти нет вообще. А этой – нет блаженней!

Но где твое лицо? Я сплю? Я слеп?
Ужель,
ужель твое лицо мне перестало сниться?
Я разрываю сон – так разрывает ель
нагорий облака – и движется, и длится...

На камне – тень твоя. А ты?
Я одинок,
когда – меня – твое – обманывает имя:
другую так зовут... А третья – мой порог
стопами перейдет неслышными твоими...

За что... В чужой душе я только слеп и нищ,
не помогают мне чужие утешенья.
Не верю белизне, где бездны черный свищ –
и тонет в камне тень – плашмя и без движенья.