На главную страницу

ИРИНА МОТОБРЫВЦЕВА

р. 1941, Москва

Поступила в ИВЯ в 1960 г. на отделение японистики, где проучилась до четвертого курса. Ученица Ирины Львовны Йоффе (И. Львовой) и Евгении Михайловны Пинус (по Ленинградскому университету). В 1964 г. была исключена (за то, что отказалась дать показания по делу о т.н. "площади Маяковского") и продолжила учебу в Ленинградском университете, на Восточном факультете, каковой и окончила в 1966 г. В разное время переводила таких поэтов, как Таками Дзюн, Кусано Симпэй, Ёсано Акико, Симадзаки Тосон, - а также прозу Танидзаки Дзюнъитиро, народные новеллы "отоги-дзоси". В Японии впервые побывала в 1996 г. Преподает японский язык.


ЁСАНО АКИКО

(1878-1942)

* * *

Роскошные волосы льются
из-под гребня
черной волной.
Двадцать исполнилось ей
Этой весной.

* * *

Тело мое в мои двадцать лет
Мне напомнил
этот пион:
В чуть розоватых лепестках
Алое сердце спрятал он.

* * *

В мире звезд мы были с тобой,
когда за пологом шептались до зари.
Но стали мы обычными людьми,
Как по подушке разметались
Бессонной ночью волосы мои.

* * *

Сорви для меня на прощанье
Ветку в поле цветущей сливы:
Ведь мы ненадолго с тобой расстаемся,
Совсем ненадолго -
Не правда ль?

* * *

Неслышен мой шаг,
Я спешу за тобой,
Ночь - и месяца тонкий серп.
Как тяжела моя ноша -
Твое письмо в рукаве.

* * *

Песню послушай,
Взгляни на алый цветок полевой.
И ответь мне:
В чем мое преступленье?
В том, что я полюбила весной?

СИМПЭЙ КУСАНО

(1903-1988)

ОКНО

Волны обрушиваются.
Волны возвращаются.
Волны лижут старую каменную стену.
В эту бухту, где не светит солнце,
Волны обрушивают,
Волны возвращают
Гэта и стебли соломы,
Полосы нефти.
Волны лижут старую каменную стену,
Волны обрушиваются.
Волны возвращаются.
Волны бегут друг за другом в море.
Бегут в океан.
Из далекого-далекого океана
Волны обрушиваются,
Волны возвращаются.
Волны возвращаются в открытый океан.
И в снег.
И в погожие дни.
Миллионы лет, не уставая,
Волны обрушиваются,
Волны возвращаются,
Волны лижут старую каменную стену
В этом мрачном заливе,
Где, как гнилая вода, застоялась любовь,
И порок, и злоба,
Волны обрушиваются,
Волны возвращаются,
Волны лижут старую каменную стену.
Я вижу прилив и отлив.
Я вижу вчера и сегодня мира.
Аа! Аа!
Волны обрушиваются,
Волны возвращаются,
Волны лижут старую каменную стену.

ПРЯМАЯ ДОРОГА ПО НЕБУ

Солнце вливалось в лес у подножья горы.
Пятнами высветив лес изнутри.
Солнце наполнило лес.
Лежа на листьях, испарявших чуть слышно и нежно тепло,
Я наблюдал рисунок ветвей на небе.
Сквозь мои веки просачивалась голубизна,
И беспрерывно струился солнечный свет.
Я свалился на листья, придавленный грузом любви.
Я ощущал на себе ее тяжесть.
И вдруг, прошелестев, одинокая птица взлетела.
Голубовато-красная птица полетела к соснам далекого леса.
Там, над дальним лесом высоко-высоко в небе
Текла перелетная стая.
Я не знаю - с криком или бесшумно,
Но мне показалось, что горестно и одиноко,
Как сама любовь, по белой небесной дороге
Прямо летела стая.

ДЗЮН ТАКАМИ

(1907-1965)

НА ГРАНИЦЕ ЖИЗНИ И СМЕРТИ

Интересно, что там,
На границе жизни и смерти?
Вот, к примеру, государственные границы:
Во время войны я видел,
Когда пробирался сквозь джунгли,
Границу между Бирмой и Таиландом.
Но я не заметил отметок,
Никаких пограничных линий.
И когда переплывал через экватор,
В этом месте не болтался бакен.
Было только темно-синее море
Густого, яркого цвета.
А на границе Бирмы и Таиланда
Было прекрасное небо,
И на небе радуга сияла
После проливного ливня.
Ну а на границе жизни и смерти
Тоже, может быть, радуга сияет,
Даже если все, что меня окружает,
И я сам -
Только дикие джунгли?

ПОТЕРЯННЫЙ БАРСУК

Помнится, когда я был ребенком,
В городской погребок
С бутылкой
За сакэ приходил тануки*
Я частенько встречал его по дороге,
И мы скоро стали друзьями.
А когда я стал взрослым,
Мой тануки исчез куда-то.

А когда тануки написвался,
Танцевал каппорэ тануки
И смешил меня, ребенка,
Обернувшись красивой девицей.
"Браво! Браво! - я хлопал в ладоши. -
Ты, наверно, обманешь и взрослых!
Ведь дурачить людей интересно?"
Но тануки вдруг стал серьёзен
И сказал тогда мне, младенцу:
"Мальчик, ты говоришь неправду.
Я совсем не хочу обмана.
Ведь обманывать - это плохо.
Это только наша забава,
Наша маленькая, жалкая забава.

Мальчик, посмотри на эту вишню!
Ведь она цветет не для человека.
И, хотя ее жизнь - мученье,
В муках вишня цветы рождает.
Разве это не геройство, мальчик?
Посмотри, как на грязных ветках
Так красиво цветы расцветают.
Ну, не ловкое ли это превращенье?"

То, что говорил тогда тануки,
Мне, ребенку, было непонятно.
А теперь я все понимаю:
Тот тануки был тоже несчастен.
Да, теперь все стало понятно,
Но тануки исчез куда-то:
Некому сказать, что я все понял.
Да, тануки, потерянный мною,
Уже больше никогда не вернется.

*Тануки - персонаж японского фольклора, барсук-оборотень.

НОЧНАЯ ВОДА

Темной ночью
Спокойная водная гладь
Вдруг вздымает волны
И на глазах разбухает все больше и больше.
Я понимаю:
Она рассержена чем-то,
Сверкая темным во мраке,
Гневается вода.
Тоска, что скопилась в сердце,
Вдруг обратилась в злобу.
Но и злоба не длилась долго.
Злоба бессильно погасла.

Волны, поднявшись, упали.
Водоворот исчезает бесследно,
И поверхность воды застывает.
И тогда на меня волною
Вдруг обрушивается тоска.
Я размышляю о жизни и смерти.
Вот она, та минута,
Когда, как нельзя яснее,
Понимаешь, что же такое
Истинная тоска.

О, жизнь, подобная волнам гнева!
Её хрупкость, её краткость, её бурность!
О, вода беспросветной ночью,
Похожа ли смерть на тебя?

КАК ЭНКУ* РЕЗАЛ ИЗВАЯНИЕ БУДДЫ

Хочу писать стихи
Вот так же, как Энку резал изваянье Будды.
Хочу скулить в стихах, как Нана -
Собака, заболевшая нитчаткой.
Хочу, чтобы стихи цвели так ярко,
Как жёлтым цветом зацветает одуванчик.
Хочу писать стихи так безыскусно,
Как капельку помета вниз роняет
Летящая по небу птичка.
А иногда хочу кричать стихи так громко,
Как пароход гудит перед отплытьем.

*Энку - знаменитый резчик по дереву периода Эдо (XVII в.)

ГОЛЫЙ БЕРЕГ

Пробуждение в тусклом рассвете
Мне напоминало мое рожденье,
Нежеланное,
Неблагословенное,
Тайное рождение внебрачного ребенка.

Так пускай же и в час кончины
Я уйду из мира украдкой.
Лишь жена, единственный свидетель,
Будет кротко смотреть на меня.

Только море в эту тихую минуту
Бросится всем телом на берег
И, обрушивая бурные волны,
Зазвучит похоронным рыданьем.

Потому что в то зимнее утро
Только голый берег видел мое рожденье.
В это утро в черном Японском море
Бушевала дикая буря,
И косые снежные плети
Бичевали ревущие волны.

И, когда я умру, неизбежно,
Как и в день моего рожденья,
Грохот волн, словно бешеный топот,
Донесется, коснувшись подушки.