БЛАГОРОДСТВО: НРАВОУЧИТЕЛЬНАЯ БАЛЛАДА ШОСЬЕ

Первейший признак благородства в том,
Что только тот исполниться им годен,
Кто служит правде сердцем и умом,
Кто чист, кому гнусны соблазны своден,
Кому грехи мерзей любых уродин, –
А без того он низмен и смешон,
Будь венчан митрой иль короной он.

Род человеческий в былом благом
Был трезв, правдив, благочестив, свободен,
Отменно честен, поглощен трудом,
Ему любой порок был неугоден,
А к благородству без того бесплоден
Порыв – будь муж богатством наделен,
Будь венчан митрой иль короной он.

Но по наследству не передаем
Сей дар – зато порок богатству сроден,
Чему примеры многие найдем;
Порой наследник с пращуром не сходен
(Ведь "родовит" не значит "благороден"),
И зрим, что благородства он лишен,
Будь венчан митрой иль короной он.

* * *

Я есмь, что я есмь, и пребуду таков,
Но от взоров чужих меня застит покров.
В зле, в добре, на свободе, под гнетом оков
Я есмь, что я есмь, и пребуду таков.

Душа у меня не сгорает в жару,
Честную в жизни веду я игру.
Судите меня – на рожон я не пру,
Но я есмь, что я есмь, и таким я умру.

Не вдаваясь в веселость или в тугу,
И горя, и счастья равно я бегу.
Они не отыщут во мне слугу –
Я есмь, что я есмь, быть иным не могу.

Иные разно в своем суде
Толкуют о радости и о беде.
Фальши много – так страсти держу я в узде,
И я есмь, что я есмь, всегда и везде.

И ежели нынче в упадке суд,
Без изъятий пусть все приговоры несут,
Приму я любой, как бы ни был он крут,
Ведь я есмь, что я есмь, хоть меня проклянут.

Тем, кто судит по совести – милость Творца,
И пусть покарает он подлеца;
Так судите по чести, не пряча лица –
Я же есмь, что я есмь, и таков до конца.

От тех, кто коварен, отречься спешу,
Зане клеветою отнюдь не грешу,
И милости я у таких не прошу:
Я есмь, что я есмь, и так я пишу.

Молю я о тех, кто прочтет сей стих,
Верить правдивости слов простых;
Вовеки я риз не меняю моих,
И я есмь, что я есмь, в переменах любых.

Но, исполнены благом вы или злом,
Прежними будьте в сужденье своем:
Не больше вам ведомо, чем в былом,
И я есмь, что я есмь, при исходе любом.

Не отрекусь я от сказанных слов,
Но тем, кто меня осудить готов,
Я отвечу, как видно из сих стихов:
Я есмь, что я есмь, и пребуду таков.

БАЛЛАДА О БУЙАБЕСЕ

На улице, в Париже славной,
Стоит известный ресторан;
Зовется улица издавна
Поднесь Rue Neuve des Petits Champs*.
Хоть заведенье небогато,
Готовят в нем деликатес –
Там часто я бывал когда-то
И ел отменный буйабес.

Прекраснейшее это блюдо,
Я в том присягу дать готов:
В одной кастрюле – ну и чудо ! –
Найдете рыбу всех сортов,
Обилье перца, лука, мидий, –
Тут Гринич сам теряет вес! –
Все это в самом лучшем виде
И составляет буйабес.

Да, в нем венец чревоугодий!
Пора философам давно,
Любя прекрасное в природе,
Ценить и яства и вино.
Какой монах найдет несносным
Меню предписанных трапез,
[Когда] по дням исконно постным
Вкушать бы мог он буйабес?

Не изменилась обстановка:
Все та же вывеска, фонарь,
И улыбается торговка,
Вскрывая устрицы, как встарь.
А что Терре? Он ухмылялся,
Гримасничал, как юркий бес,
И, подлетев к столу, справлялся,
Гостям по вкусу ль буйабес.

Мы входим. Тот же зал пред нами.
"А как мосье Терре, гарсон?"
Он говорит, пожав плечами:
"Давным-давно скончался он".
"Так кончились его печали –
Да внидет в царствие небес..."
"А что б вы кушать пожелали?"
"А все ли варят буйабес?"

"Mais oui, monsieur! – Он скор с ответом –
Voule-vous boire, monsieur? Quel vin?"**
"Что лучше?" – "Помогу советом:
С печатью желтой шамбертен".
...Да, жаль Терре! Он распростился
С отрадой вскормленных телес,
Когда навеки вас лишился,
Бургундское да буйабес.

В углу стоит мой стол любимый,
Не занят, будто на заказ;
Года прошли неотвратимо,
И снова я за ним сейчас:
Под этой крышей, cari loughi,***
Я был повеса из повес, –
Теперь, ворчун седой и строгий,
Сижу и жду я буйабес.

Где сотрапезники, что были
Всех ближе в пору дней былых?
Гарсон! Налейте из бутыли –
До дна хочу я пить за них!
Со мной их голоса и лица,
И мир исчезнувший воскрес, –
Вся банда вкруг стола толпится,
Спеша отведать буйабес.

Удачно очень Джек женился,
Смеется, как и прежде, Том,
Огастес-хват остепенился,
А Джеймс во мраке гробовом...
Немало пронеслось над светом
Событий, бедствий и чудес,
С тех пор как здесь, друзья, кларетом
Мы запивали буйабес.

Как не поддаться мне кручине,
Припомнив ход былых годин,
Когда я сиживал, как ныне,
Вот здесь, в углу, – но не один?
Передо мною облик милый:
Улыбкой, речью в дни забот
Не раз она меня бодрила...
Теперь никто со мной не пьет.

Я пью один, веленьем рока...
Стихов довольно! Пью до дна
За вас, ушедшие далеко
Пленительные времена!
Так, не печалясь и на тризне,
За все, в чем видел интерес,
Останусь благодарен жизни...
Несут кипящий буйабес!

*Улица Нёв-де-Пти-Шан, букв. "Новая улица Малых Полей" (фр.)
**Конечно, сударь!.. Желаете ли что-нибудь выпить? Какого подать вина? (фр.)
***Дорогие (итал)

СДАЮЩАЯ КАРТЫ

Да, взор ее, что опьянит
        Любого, как вином,
Слит с тишиной – так растворен
        Мотив один в другом;
Ее глаза пронзают ночь
        И видят звезды днем.

Закрыла золотом она
        Зеленое сукно;
Какой волшебной тишиной
        Чело облечено!
Богат, кто сможет растрепать
        Кудрей ее руно.

Танцоры у ее стола
        Замкнули тесный круг,
Но четче, резче их прыжков
        Чуть уловимый звук –
Ритмичное паденье карт,
        Как сердца мерный стук.

И каждая в ее перстах
        На миг оживлена,
Но в них игра ее перстней
        На миг отражена,
Где зелень, пурпур, синева,
        Багрец, голубизна.

Играет с кем она? С тобой,
        Любителем перстней,
Со мной – хочу ее постичь,
        С людской породой всей,
Играем с нею мы в стране,
        Которой нет странней.

В стране, где хаос воцарен,
        Где сразу – ночь и день,
Где встать тому, кто лег, не даст
        Губительная лень,
Где тьма темнее тьмы самой
        И правит смерти тень.

А в картах что? Там бубны бьют,
        В сердцах рождая пыл,
Там пики, чей любой удар
        Без промаха разил,
Там над могилами кресты
        И черви в тьме могил.

Какие правила игры?
        Уж близок мой финал,
Игру лишь начал Ты, а он
        Еще не начинал,
Но нет на свете никого,
        Кто б этих карт не знал.

Ей ведомо, какой из карт
        Когда придет черед,
И Жизнью ты игру зовешь,
        И жизнь на спад идет,
Когда ж заговорит она,
        То Смертью назовет.

РОНДЕЛЬ

Так много лет с начала бытия
Что боги слали нам? Что ведал я
С моей любимой? Зла и страха след,
И горечь ядовитого ручья,
И счастье-флюгер, и недвижность бед
            Так много лет.

Что сделали с любимою моей?
Но кто же вам поведает о ней?
Кто радостный иль грустный даст ответ?
Не надо слез – не лился их ручей
Из глаз, чей взор милей, чем звездный свет,
            Так много лет.

Но пусть бежит прощальных слез поток
От вежд белей, чем белый лепесток,
Скрывающих очей лазурный цвет,
О том, кто с нею был суров, жесток,
О том, с кем счастья не было и нет
            Так много лет.

РОНДЕЛЬ О РАБЛЕ

Телем возникает над чистой, искристой водой;
Неясною тенью окутан, он зыбок и нем;
Виденьем над морем парит незнакомый с бедой
                    Телем.

Струят фимиам, то цветистый, то тусклый совсем,
Кадила зари и заката, гряда за грядой,
В огромный портал, что вовек не открыт ни пред
                     кем.

А в кельях звенит несмолкающий смех молодой,
И радость веселых желаний внушается всем.
Был прав прозорливец, увидев средь моря звездой
                    Телем.

БАЛЛАДА О ЦАРСТВЕ СНА

В гнезде из роз – для души моей кров;
            Где тишь безмятежна и тень темна,
На ложе, что мягче мягких снегов,
            Душа моя в розах схоронена.
            Так почему не уснет она,
Где солнце не рдеет, листву нагрев?
            Что за тревога в тиши ей дана?
Только незримой птицы напев.

Утихни, сказал я, ведь голос ветров
            Не слышен, листва покоя полна,
Вихрь, что некогда был суров,
            Замолк, и дремлет морей глубина.
            Что же тебя пронзает до дна,
Воскрешая былого горечь и гнев,
            Так, что ты забытья лишена?
Только незримой птицы напев.

Всем скитальцам земных краев
            Навек неведома та страна –
Слаще ее налитых плодов
            Нам осень не принесла ни одна;
            Там кружится ласточкой тишина,
Там дрема баюкает кроны дерев
            И в лесах не погоня за ланью слышна –
Только незримой птицы напев.

            Послание

            Избрал я мой жребий в царстве сна
Спать и не слышать, оцепенев,
            Ни любви, что легка, ни любви, что грозна, –
Только незримой птицы напев.