На главную страницу

ВЯЧЕСЛАВ САМОШКИН

р. 1945, Пензенская область

Окончил филологический факультет МГУ, освоил румынский язык, на многие годы поселился в Бухаресте. Еще прежде того стал писать стихи – входил в СМОГ (Самое Молодое Общество Гениев); с предисловием одного из основателей СМОГа – Владимира Алейникова – в 2008 году в издательстве "Водолей Publishers" вышла книга стихотворений и поэтических переводов Самошкина – "В сторону (от) СМОГа". В Кишиневе издан в переводе Самошкина с румынского роман Ливиу Ребряну "Чуляндра".


ИОН ГЕОРГЕ

(1935–2021)

ЗАГОВОР НА РОЖДЕНИЕ ХЛЕБА

Встала богиня-Мать, умылась, взглянув на небо:
диск багровый луны край ночи выжег,
и стала готовить рожденье святого хлеба,
ладить плоть калачей, просвир и коврижек;
горсть каменьев, собранных со дна реки,
в воду холодную, как рыбья кровь, бросает,
что-то хрустящее, мутное заливает в пыль
пшеничной муки,
и та, как женщина, зачинает;
пузырьки толчеею веселой роятся -
в них словно сокрыты незримые существа,
из которых на свет родятся
юркие божества;
под рукой холодной, благоухающей миром,
на которую одежд ниспадают складки,
готовится тесто, как в час сотворения мира,
твердеет и сохнет – в необходимом порядке,
но все ещё дышит бесплодьем и ленью;
белая топь, липкая буча,
и над нею рука Великой Матери тенью оленя
летает, словно над планетой песков зыбучих…
Но вот приходит момент, когда в хлеба податливом лоне
исчезает последняя капля воды, и вдруг
Мать что-то вонзает в него основаньем ладони -
подобно тому, как крестьянин сажает лук;
расползаются дрожжи, принимая форму сердечка,
так косточка в сливе растет, в курице – завязь яйца,
потом хлеб собран, подобран с трудом, как зарезанная овечка,
и снова опущен вниз, до конца;
только там, где гулял руки белый лебедь,
где сонный, как Леда, он клювом дырку долбил,
обозначается пуп хлеба,
как на животе у крестьянина, когда он зерно молотил…
Священнодействуя над деревянным корытом,
Мать заворачивает его в полотенец шелка
и выносит на край крыльца, к яблокам, соком налитым,
и оставляет его там прикорнуть слегка;
немного спустя хлеб исторгает стон,
подобно беременной крестьянке,
но приходит Мать и поправляет ему изголовье лежанки;
и качает его колыбель, и делает жест, на тайный знак похожий;
глядит на белый хлеб, сбросив шёлк полотенец:
сжавшись в комок, как гомункул, он ворочается на деревянном ложе
и беспокойно брыкается ножкой в живот, как младенец.

НИКОЛАЕ ДРАГОШ

(р. 1938)

КАК ОСЕННИЙ ЛИСТ…

Чтоб, как вчера, желанный путь,
чтоб с прошлым озарила встреча,
чтоб юностью дышала грудь,
грядущее увековеча.

Ты панцирь нацепил на плечи,
но сталь его слабей, чем ртуть,
не будет с прошлым тайной встречи,
чтоб как вчера, рассвет и путь.

Ты хочешь время обмануть,
ловя в мечтах года-предтечи,
они сгорели, словно свечи,
их, как осенний лист, забудь,

но ты все тот же держишь путь.

ГЕОРГЕ ПИТУЦ

(1940–1991)

ЗАБОТА

Как никому другому, доступно мне сознанье,
какой далёкий пращур отец, а мать – страданье,
сестра – долина плача, брат – глубина колодца,
за всех, быть может, в жизни, мне отвечать придётся;
мне кажется, что старше я всех отцов на свете,
когда в руках сияют огнем священным дети,
ты, как из воска, таешь, и мучит мысль до смерти,
что все мы происходим из снежной круговерти;
большими дети станут, мы – чуть побольше метра,
белы, как лунь, от соли сердец и слёз, и ветра;
всего на свете лучше изведал слово я,
что нас от колыбели баюкало – земля,
ее терзали, ветром гонимы и судьбою,
народы, что пространством больны, словно чумою,
и на устах с присловьем сумели мы проснуться
о том, что воды схлынут, а камни остаются;
когда в руках сияют огнем священным дети,
встают перед глазами могилы и столетья,
вот почему всех лучше доступно мне сознанье,
какой далёкий пращур отец, а мать – страданье,
брат – глубина колодца, река из слёз – сестрица,
мне жизнь людей открыта, как книжная страница.