* * *

Ойан Паво — лучший тавастландец,
Сын Финляндии — он знаменитый,
Возвышается скалой над всеми,
Сильный он и быстрый, будто буря.
Сосны вырывает только с корнем,
Голыми руками бьет медведей,
Лошадей вздымает на загривок,
Гордецов сминает, как солому.
Вот пришел могучий Ойан Паво,
И предстал перед народом в тинге,
Он гордыней обуян и славой,
Как сосна стоит на мелколесье;
Он вскричал собравшимся здесь людям:
Есть ли среди вас женой рожденный,
Кто на месте меня сдержит силой,
Лишь мгновение на этом месте?
Пусть получит тот мой дом огромный,
Пусть тот заберет мои богатства,
Пусть возьмет мои стада большие,
Телом и душой ему предамся.
Так сказал народу Ойан Паво;
Но со страхом глянули крестьяне,
Оробевшие от слов гиганта,
И никто к нему тотчас не вышел.
Только девушки с восторгом смотрят,
Удивляются задору парня;
И стоит могучий Ойан Паво,
Выше всех сосной на мелколесье,
У него глаза, как звезды в небе,
Ясное лицо, как день погожий,
Русые власы легли на плечи,
Горный перевал их освещая.
Пред толпою вышла только Анна,
Самая красивая из девиц,
Ясная и нежная, как утро.
К Ойан Паво резко устремилась.
И сомкнула руки вокруг шеи,
Сблизила сердца предельно сильно,
Попросила выйти с ней из круга.
Оказался парень побежденным,
Сдвинуться совсем не мог он с места,
Тихо молвил он, склоняясь к деве:
Анна, Анна, проиграл сегодня,
Тотчас получи мой дом огромный,
Тотчас забери мои богатства,
Тотчас ты возьми стада большие,
Телом и душой тебе предамся.

Тавастландец — житель края Тавастланд (швед. Tavastland) в Финляндии.
 Тинг (швед. ting) — собрание бондов — свободных землевладельцев-воинов, разбиравшее тяжбы, судившее за преступления.

ПОД РОЖДЕСТВО

Луна высвечивала путь,
Голодная пищала рысь,
В деревне где-то выли псы,
Шел путник поздний сквозь кусты,
Ему до дома далеко,
А вечер был под Рождество.
Усталый шел он в тишине,
По снегу шел и по тропе,
Он торопился к очагу,
Хлеб белый нес в свою семью,
Где все привыкли есть кору.
Дал барин хлеба бедняку.
Вокруг темно и ни души,
Вдруг видит — отрок впереди,
Сидит безмолвный на снегу,
В ладони дышит на ветру,
И будто каменный молчит,
Свет лунный зримо холодит.
Пойдем, несчастное дитя,
Со мной, согрею я тебя, —
Страдальца юного берет,
На хутор дальний с ним идет,
И с хлебом, к празднику вдвоем,
Вошли они в желанный дом.
Жена сидела у печи,
Держа ребенка на груди:
Ты задержался, милый мой,
Входи скорей к себе домой,
И гостя пригласи, — сама
Спокойно отрока ввела.
Казалось от ее любви,
Огонь теплее стал в печи,
Она забыла про нужду,
И стол готовит к ужину,
Хлеб радостно она взяла,
И молоко, что припасла.
Соломой крыт холодный пол,
Рождественский сегодня стол,
Уже садится детвора,
Остался отрок у огня,
Его хозяйка позвала,
И посадила у стола.
Молилась дружно вся семья,
Жена хлеб резать начала;
Благословен будь нищих дар:
Гость юный с места так сказал,
Слеза в глазах его была,
Когда ломоть взяла рука.
Хозяйка делит каравай,
Но тот в руках не убывал,
Была она изумлена,
На гостя взгляд перевела,
Но перед ней не тот, кто был,
А словно облик изменил.
Глаза, как будто две звезды,
Лицо светилось изнутри,
Лохмотья пали с плеч долой,
Как след туманный над горой,
Гость превратился в ангела,
Прекрасного, как небеса.
Избу свет дивный озарил,
Сердцам надежду подарил,
Свершилось чудо здесь в глуши
Для праведных людей в ночи,
И нет прекрасней Рождества,
Посланец среди них Творца.
С тех пор прошло немало зим,
Я как-то дом тот посетил,
Пришел туда под Рождество,
У очага, за тем столом,
С седеющею головой,
Сидел хозяйский внук с семьей.
С ним рядом чуткая жена,
Детей веселая гурьба,
И радостно всем в доме том,
Они молились за столом,
И было видно, как они
В святыню верят во все дни.
А под единственной свечой,
За той смиренной трапезой,
Стояла кружка с молоком,
И рядом белый хлеб ломтем,
Спросил я: для кого еда,
В ответ: для ангела Творца.

НЕВЕСТА

О, незнакомец, посиди
Вечернею порой,
Не нарушая тишины,
У хижины со мной;
В печальной ты найдешь глуши,
Приют измученной души.

Здесь над заливом у воды,
В безмолвной пустоте,
Всегда увидишь деву ты,
Склоненную к земле,
За грань миров устремлена,
Как снег, щека ее бледна.

Бесчисленные ночи, дни,
И завтра, и вчера,
Проводит у морской волны,
Всегда она одна,
В глазах ее не видно слез.
Давно их выплакала все.

Вот мягкий вечер настает,
И дует ветерок,
В заливе виден небосвод,
Как в зеркале лицо;
А дева в глубину глядит,
В безбрежность взгляд свой устремив.

Но шквальный ветер вдруг несет,
Вздымает гребни волн,
И отраженный небосвод,
Ломается как лед,
Бесстрастный взор ее тогда
Уносится за облака.

Давно на этом берегу
Любимого ждала,
Плыл он к родному очагу
Тогда издалека;
У скал был морем погребен,
И тело не нашли потом.

О, незнакомец, не тревожь
Безумственный покой,
И в грезах пусть она живет
Безбрежной глубиной,
Ведь это все, что у нее,
Осталось от любви ее.

УМИРАЮЩИЙ ВОИН

День кровью павших обагрен,
На Лемо берегах
Был бой, умолк последний стон,
Кто спит, а кто угас;
Темно над морем и землей,
В могиле и в ночи покой.

У кромки темных волн морских,
Бесстрастных зрителей
Резни, солдат седой утих,
При Гогланде он в бой
Ходил, здесь, голову склонив,
Лежит, бледнея, весь в крови.

И некому произнести
Прощальные слова,
И родину не обрести,
Здесь не его земля;
Где Волги плеск — его края,
А здесь в нем видели врага.

Он взгляд потухший иногда
Устало поднимал,
Вдруг на песке, где бьет волна,
И там, где он лежал,
Бойца он юного узнал,
Последний раз взглянул в глаза.

Свистели пули взад, вперед,
Кровь теплая текла,
Бойцы водили хоровод,
Чтобы убить врага,
Теперь едва живой седой,
Не ищет схватки молодой.

В ночи пустынной и глухой
Вдруг слышен звук весла,
Круг светит лунный золотой
На мертвые тела,
И тенью лодка подплыла,
И дева юная сошла.

Как привидение в ночи,
По следу смерти шла,
Молчит и плачет, и глядит
На мертвые тела.
Очнувшись, лишь старик взирал
На этот мрачный карнавал.

Задумчиво он наблюдал,
Пока она брела,
Томился он и ждал, печаль
Глаза заволокла,
Предчувствие лишило сил,
И понял он, кого убил.

Услышав зов издалека,
Уверенно идет,
Она уже почти дошла,
Ее как дух ведет;
Вот в свете призрачном луны
Сраженный юный швед лежит.

И имя крикнула она,
В ответ ей тишина,
Легла и друга обняла,
Но не обласкана,
Безмолвен он, душа пуста,
Пробита грудь и холодна.

Вдруг старый воин вслух сказал,
А сам затрепетал,
Сползла вниз по щеке слеза,
Звук ветер разметал,
Он встал, и, сделав к деве шаг,
Он тут же бездыханный пал.

Как толковать печальный взгляд,
Что он хотел сказать?
Когда он плакал скупо так,
Что надо в том искать?
Поднялся он, затем упал,
А, отходя, чего желал?

Измученной душе своей
Молил он дать покой?
Выпрашивал прощение
У девы той ночной?
Скорбел над тем, что обречен:
Быть жертвой или палачом?

Из чуждой нам пришел страны,
Врагом он нашим был,
Но выше всякой он хулы,
Как мы: он лишь служил;
Месть оставляет в жизни след,
За гробом ненависти нет.

Я ОБЛАКОМ ВОЗНЕССЯ*

Я облаком вознесся! И оставляя Землю под ногами,
навстречу Богу устремился!

Глаза растаяли, и в мире сотворенном
Я с сущностью своей соединился.

Открыл объятья я навстречу совершенству,
Незримое дыханье Бога познавая.

И вот уже душа моя среди миров и звезд,
как солнце, зримо проплывает.

И под ногами небо оставляя, я выкрикнул себя,
мгновенно в слово превращаясь.

Тот мир никем не постигаем, в нем бьется сердце матери моей,
и женщины любимой,
которую уж мне не полюбить.

И над могилою моею
явился тополь мне зеленый.

И жизнь моя, сверкнула, как слеза,
в глазу у Бога,
и растворилась, как виденье.

*Последнее стихотворение поэта