Дополнительные материалы

Страница на Стихи.ру
Статьи в "Русском Журнале"

СТАРЫЙ ДОБРЫЙ ЭЛЬ

В стынь брожу разут-раздет,
Продрог, что твой кобель,
Эх, кабы только Бог послал
Мне для сугрева эль!

Тогда бы вновь вскипела кровь,
Расправилась спина;
Долой нытье! Коль есть питье,
Одежка не нужна.
Мне не грозят ни дождь, ни град,
Ни лютая метель,
Пока меня верней огня
Веселый греет эль.

Пускай озяб я и ослаб,
Но как хлебну пивка,
Ни Джон-силач, ни Том-ловкач
Не вздуют мне бока.
Я вам клянусь, что становлюсь
Могуч, хитер и смел,
Едва взбодрит, вооружит
Меня мой добрый эль!

Неси на стол мой разносол:
Селедку да сухарь;
Хлебца чуток пойдет мне впрок,
А курицу не жарь.
Приберегу свою деньгу –
Уж больно тощ кошель! –
И так я сыт, пока бежит
По жилам старый эль.

Но что за черт?! У этих морд
Не пиво, а вода.
Да будет Бог к мерзавцам строг
В день Страшного суда!
Каков притон! За тыщу крон
Ноги моей отсель
Не будет здесь. Будь проклят весь
Паршивый жидкий эль!

Хоть не буян, напившись пьян,
Скачу я, как олень.
Начнет светать, валюсь в кровать
И дрыхну целый день.
Проспавшись, я ищу питья:
Повыветрился хмель,
И в брюхе жар – тушу пожар,
В себя вливая эль.

Мне рыба в рот уже нейдет –
Так плох желудок мой,
Но мы вдвоем с святым отцом
Прикончим жбан пивной.
Я пью до дна, а коль жена
Начнет жужжать, как шмель,
Я вдрызг упьюсь – развеет грусть
Благословенный эль.

Кто пиво пьет, тот без забот
Свершает путь земной:
На сотню бед один ответ –
И в ус не дует свой.
И стар, и млад, и трус, и хват,
Кончайте канитель!
Под кружек звон скликайте жен
И пейте добрый эль!

В стынь брожу разут-раздет,
Кусается метель,
Эх, кабы только Бог послал
Душе пропащей эль!

ИХТИОЗАВР

Ветер в хвощах бушует,
Грозно блещет струя,
Ихтиозавр подплывает,
Горючие слезы лия.

Его гнетет неотступно
Моральных устоев крах –
Опасный тон укрепился
В лейасских высших кругах.

«Плезиозавр престарелый
Погряз в мотовстве записном;
Сам птеродактиль намедни
Домой прилетел под хмельком!

А хама игуанодона
Давно пристыдить пора:
Мою супругу, охальник,
При всех целовал вчера!

Близка, близка катастрофа!
Жесток, жесток наш удел!
Что станет дальше с лейасом,
Когда такой беспредел?»

Так горько сетовал ящер,
И горя снести не сумел –
В грозном шкворчанье потопа
Навеки он онемел.

Погрязнув в грехе, недозавры
Кару небес навлекли,
Сгинули все в одночасье –
Смело их с лица Земли.

А тот, кто спел эту песню,
Узнал, как всё обстоит,
Из окаменелой странички,
Под коей был копролит.

БАЛЛАДА В U-DUR

Жил Домодур фон Дедура
С дурындой своею хмурой
В древнем замке Пандура
В стынь и в жару.
Загадочная фигура –
Чего не плели только сдуру
О нём на миру!

Дедуре было по нраву
Аллеей то влево, то вправо
Меж вязов с палкой корявой
Отмеривать шаг.
Да порой у ограды ржавой
Стоять, чтоб плюмаж величавый
Реял, как флаг.

Седой, как лунь, старичина
Сто лет прожил без кручины
И твёрдо решил: кончины
Избегну и впредь.
В гробу, мол, я видел помины
И наследников постные мины,
А мне там не преть!

Эх, кабы махнуть над оградой
И на деда взглянуть из засады!
Да, боюсь, засечёт – и с досады
Устроит капут:
«Тепя я карай без пощада,
Ф палоте утопливай гада!
Турной шалапут!»

Но раз я залёг за куртиной,
Вдыхаю запах жасмина.
Вдруг с аллеи повеяло тиной,
Мерзким гнильём.
Содрогаюсь от жуткой картины:
Без косы, но с пастью крысиной
Лезет Смерть напролом.

А с другого конца аллеи
С верной клюкой своею,
Ворча: «как фтарю по шее»,
Спешит Домодур.
Не смотрит, что там левее,
Не смотрит, что там правее, –
Задумчив и хмур.

«Никак ещё жив, курилка? –
Проблеяла Смерть с ухмылкой. –
Гляди: вот пустая могилка,
Ложись-ка, старик!
Да не ерепенься, дурилка,
Не то устрою морилку,
Попорчу парик».

Дедура, заслышав такое,
Взмахнул тяжёлой клюкою:
«Меня остафляй ты в покое,
Трянная мадам!
Не порти мне фоздух гнильцою,
Не то я фот этой рукою
Трёпку задам!»

По косточкам древним в охотку
Отстукала звонкой трещоткой
Палка нотку за ноткой:
Трик, трак.
Взвыла бабка: «Не тронь - ай! - сиротку!
Убегаю дорогой короткой
Восвояси, дурак».

Живёт Домодур фон Дедура
С дурындой своею хмурой
И ныне в замке Пандура
В стынь и в жару.
Загадочная фигура –
Чего не плетут только сдуру
О нём на миру!

ЕПИСКОП-СКВЕРНОСЛОВ

«Зовут в Италию. На кой?
Блажна сия причуда!» –
Епископ Крут сказал с тоской
И по столу хватил рукой –
Аж прыгнула посуда.
«Мы в адском пламени сгорим
Из-за поездки в чертов Рим!
Все проклянешь, покуда
Дотащишься дотуда».

До папы весть дошла, что Крут
Ругается безбожно.
И вот легат уж тут как тут
И просит в Рим на папский суд
Приехать неотложно…
На сотню непотребных слов
Дал отпущение грехов
Прелату добрый духовник –
И думал, что запас велик.

Чуть свет карета седока
Несет по кочкам ходко.
Внутри молчание пока.
В окне трясутся нос, щека
И складки подбородка.
Но мук подагры наконец
Не выдержал святой отец:
«Эй, кучер! Легче ты, баран!
Без ног доставишь в Ватикан!»

Прислужник в замке в нужный час
Не вспомнил про побудку.
«Дерьмо собачье!» В этот раз
Всерьез уменьшился запас –
Прелат струхнул не в шутку!
На въезде в Лемниц был овраг,
И колесо в овраге – крак!
Накладная поломка!
Крут выругался громко…

А вот и Мюнхен! Град хмельной!
Гуляй на всю катушку!
Цирюльник пьяною рукой
На требник вывернул в пивной
Епископскую кружку.
Такого Крут спустить не мог:
«Ах ты, мозгляк! Срамной стручок!
Вонючая отрыжка!
Тебе, мерзавец, крышка!»

Но вскоре опустил кулак:
Не говоря ни слова,
За кружку заплатил «мозгляк».
И Крут, хотя запас иссяк,
Сиял, как пфенниг новый:
«Мне Мюнхен люб! Случись сто бед –
Нужды скупиться больше нет!
Пусть в Риме духовенства цвет
Потерпит, бес им в ногу!
Не двинусь я, ей-богу,
Пока запас не обновят –
Я слишком мало, верхогляд,
Проклятий взял в дорогу!»

САГА О КОЖАНЫХ ШТАНАХ

Оленя матерого, полного сил,
Дед на охоте когда-то свалил.
Оленья кожа толста и прочна,
Семейной реликвией стала она:
Дед, рассудив, решил по уму –
Сшили рейтузы из кожи ему.
Одно поколенье другое сменяет –
Оленья кожа сносу не знает.

Двадцать три года носил их дед,
Чудесней штанов не видывал свет!
Затем отец получил их, и глядь:
Они научились сами стоять.
Залубенев, на закате дня
Стояли рейтузы возле огня.
Пот, снег и дождь – гибель одежде –
Сделали их прочнее, чем прежде.

Шло время, и в шестьдесят наконец
Починку штанов затеял отец.
Кожа была, понятно, цела,
Но пуговицы истерлись дотла,
Словно старые гроши – стыд и позор! –
И отец приобрел новый набор.

Но вскорости стала ему езда
Не столь мила, как в былые года:
Резвая рысь – наипаче не мёд
Для пожилых сановитых господ.
Засим штаны, невредимы вполне,
В третьем колене попали ко мне.

В Нижней Саксонии в буче военной
Рейтузы себя проявили отменно:
Плотно льнули к конским бокам –
Не штаны, а враги трещали по швам.
И как всегда на закате дня
На просушке стояли возле огня.

С дедовских дней дошла до нас
Легенда семьи, старинный рассказ,
Будто штаны в младые их лета,
Роскошного были зеленого цвета.
Отец же – сомнений в том никаких –
Всегда называл серыми их.
Но вот девятнадцатый век: в наши дни,
Как хороший табак, буры они.

Так рейтузы, не чужды эстетству,
Меняли масть, перейдя по наследству.
Когда мой старший их заберёт,
Может, и синей наступит черёд?
В тумане грядущего, в мареве дрём
Уже я их вижу на сыне моём.

Он выдержит в них стужу и зной,
Ему на всю жизнь их достанет с лихвой:
Ведь кожу, как прежде, не нужно латать,
Лишь пуговицы истерлись опять,
Но это, конечно же, сущий вздор –
Подобно отцу, он сменит набор.

Да, одно поколенье другое сменяет –
А оленья кожа сносу не знает.

Но если внезапно явятся музы
И новым талантом одарят рейтузы,
Если штаны, не дай бог, согрешат
И увлекутся сложеньем стишат…
Тоска, мой мальчик, сжимает мне грудь –
Боюсь, что им долго не протянуть.

ЯЗЫЧНИК ЛИ СИН

Рассказ Правдивого Джеймса

Столовая гора, 1870

То бишь, верьте, друзья –
Заливать не привык! –
Что по части вранья
И дешевых интриг
Никого нет ушлее китайца –
Заявляю о том напрямик.

Ли Син звался он,
И не спорю я тут,
Что подобных имен
Просто так не дают,
Но улыбка его была кроткой –
Нипочем не дознаться, что плут.

Просветлело тем днем,
То бишь, можно сказать,
Что язычник лицом
Был погоде под стать,
Но в тот день он меня с Билли Наем
Так обставил, что срам вспоминать.

Точно желтый божок,
Он возник у стола;
«Ты играешь, дружок?» –
Я спросил. «Мал-мала».
Мы засели за юкер, но сразу
Хуже некуда карта пошла.

Я тут было взгрустнул:
Дело, то бишь, – каюк,
Но Билл Най провернул
Свой излюбленный трюк
И в рукав запихнул полколоды –
Он мастак в смысле ловкости рук.

Но в игре не везло
По-кошмарному нам,
Козыря, как назло,
Так и липли к рукам
Простодушного с виду китайца –
Продували ко всем мы чертям!

И вот тут-то прокол
И случился такой:
Мне на сдаче пришел
Валет козырной,
А язычник зайди со второго –
Чем и выдал себя с головой!

Хоть я тертый игрок,
Но застыл, как стена,
А Билл Най все просек
И вздохнул: «Вот те на!
Облапошил нас вшивый прислужник», –
И настала китайцу хана.

Из его рукавов
(Я не лез в мордобой)
Сотни карт меж столов
Разлетелись листвой,
Да с ногтей его восково-желтых
Мы и сняли налет восковой.

Так что верьте, друзья, –
Заливать не привык! –
Что по части вранья
И дешевых интриг
Никого нет ушлее китайца –
Если вру, пусть отсохнет язык!

1. Юкер – вид карточной игры, упрощенный вариант покера. В колоде 24 карты, самая сильная – козырной валет.

2. В Калифорнии многие китайские эмигранты работали в качестве прислуги

3. Шулера используют воск для того, чтобы метить карты. Навощенным ногтем делают метку, и она блестит, когда на нее падает свет.

ПРИЗРАК, КОТОРОГО ВИДЕЛ ДЖИМ

Касаемо духов, механик изрёк,
Они не сказать, чтоб нам поперёк:
Им не с руки тягать рычаги,
Да и в котлах не смыслят ни зги.
А с Джимом, небось,
Всё это стряслось,
Оттого что мозги съехали вкось.

Он поезд почтовый вёл, а вослед
Луна проливала белёсый свет.
И вот впереди, на откосе крутом,
Обрисовался отчётливо дом.
Оттуда возник
Пьяный мужик
И прямо на рельсы – бух через миг!

Джим за рычаг – пошёл контрпар.
Поздно! Раздался глухой удар.
Кочегар, в кабине сидевший с ним,
Враз обомлел и промямлил: «Джим,
Как же так?»
«Как же так?
Я его переехал – во как!»

Они обратно метнулись бегом –
Но сгинул пьянчуга и сгинул дом.
Ни силуэта на милю вокруг…
Джим выжал улыбку, чтоб скрыть испуг.
Ну а затем
Мчал сквозь темь,
На всех парах миль шесть или семь.

Сутки спустя, как в сказке дурной,
Опять этот дом, освещенный луной,
Опять этот парень летит с бугра,
Визг тормозов – словом, всё, как вчера.
И каждую ночь –
То же точь-в-точь.
Стало Джиму совсем невмочь...

Уж год, почитай, как мы свиделись вновь.
Я спросил: «Как твой призрак?» Джим вскинул бровь:
«Сгинул, и больше, бьюсь об заклад,
Ко мне не полезет, будь он треклят.
Рванув на Восток,
Я думал: утёк
От гнусного духа – да вышло не впрок.

В первом же рейсе гляжу в полумрак:
Тот же домина и тот же вахлак!
Ну, черти, мерекаю, нынче шабаш –
Пора прекратить этот ералаш,
И дал полный пар,
Но тут кочегар
Как заорёт – и прервал мой кошмар.

“Ты кого-то зашиб!” Я мотнул головой:
“Чёрта-с-два! Эта блажь у меня не впервой.
Щас убедишься!” Помчались назад –
А там человек, разрази меня ад!
Сдох на сей раз,
И мозги напоказ…
Ну не паскудство?!» - Джим кончил рассказ.

ПОХВАЛЬНОЕ СЛОВО ДРУГУ

Одни писатели твердят,
Что мама – лучший друг ребят.
Другие спорят: это враки,
Нет друга преданней собаки!
Не избежать мне типунов
За приниженье мам и псов,
И все же я признаюсь вам:
Мой самый лучший друг – я Сам.
Мы делим радости и горе,
Мы в унисон поем, как в хоре,
Мы ближе, чем мидиец с персом,
Мы заодно умом и серсом.
Я пошутил – и Сам смеялся.
Я прогорел – и Сам нуждался.
Мы на коктейли ходим оба,
Хоть ненавидим светских снобов:
Чуть я решаю делать ноги,
Смотрю – а Сам уж на пороге.
Мне по душе кино немое –
И Сам согласен тут со мною.
И каждый из моих грехов
Добрейший Сам простить готов.
А отойду я в мир иной –
Кто будет, как не Сам, со мной?
Мы неразлучны. Рядом с нами
И Дамон с Финтием врагами
Покажутся. Не стройте рожи!
Ведь вы и Сами с нами схожи.

Мидия – историческая область в северо-западной части Иранского нагорья.

Дамон и Финтий – два пифагорейца, жившие в Сиракузах в 4 в. до н.э., образец преданности в дружбе.

СЧАСТЛИВЫЙ СИМУЛЯНТ

В чем счастье мужа? Утверждаю смело:
В уменьи провалить любое дело.
Жена попросит расстегнуть цепочку –
Он ухитрится поломать замочку;
А если «молния» в ее вопьется кожу –
Он кожу обдерет, но не поможет.
Зато любимая отныне будет знать,
Как мужа в камеристку превращать.

На кухне вечно попадает он впросак
И путает с половником дуршлаг.
А взявшись мыть посуду, он не ноет,
Но больше перебьет, чем перемоет.
В конце концов, жена воскликнет: «Слон!» –
И выставит его из кухни вон.

Чиня проводку, он замкнет контакт
И разом обесточит целый штакт
И, как растяпа-маг, взовьет метель
Из штукатурки, взяв электродрель.
И наконец-то до его дойдет супруги,
Что муж – отнюдь не мастер на все руки
И пусть в хозяйстве от него немного прока,
Зато за письменным столом он – дока.

искажения "замочку" и "штакт" не случайны. Нэш постоянно сочиняет забавные слова. Здесь, например, это слово neckless (то есть "бесшейный") вместо necklet ("цепочка").

ЖЕНИТЕСЬ НА АПРЕЛЬСКОЙ ДЕВУШКЕ!

Славьтесь, вешние заклятья:
Мне Апрель попал в объятья!
То волшебный,
То ненастный,
Дерзкий, вздорный,
Нежный, страстный,
Вот Апрель
Цветет цветами,
Вот Апрель
Гремит громами,
Верный друг
И ветрогон,
Я, Апрель, в тебя влюблен!

ЭТО НАПОМИНАЕТ МНЕ

Представьте себе: вы на темной террасе и к девушке рядом проникнуты чувством настолько странным,
Что становится ясно – дело не только в приданом.
В воздухе летняя нега, и вечер волнующе дивный,
И луна вам шепчет лукаво, что «любить» – это глагол активный,
И звезды мерцают над вами как-то особенно,
И старинные венские вальсы играет вдали оркестр бесподобенно,
И она ничуть не противится, когда вы нежно сжимаете ей локоток,
И спустя мгновенье, исполненное романтики, вы спрашиваете: «Милая, куда унес тебя мыслей поток?»
И она возвращается из омытых лунным сиянием далей в сумрак веранды,
И говорит: «Я просто задумалась, сколько побегов бамбука съедает за день детеныш Гигантской панды».
Или так: вы стоите с ней на холме и закатом любуетесь зимним мечтательно,
И, как в книгах Унсет, красиво все сногсшибательно,
И вы обвиваете рукой ее талию и произносите искусно составленное признание, столь же проникновенное, как в книгах Уиды и Теккерея,
И спустя мгновенье, исполненное романтики, она говорит: «Ой, я забыла купить для дайкири лаймы и в салат – сельдерея».
Или в полутемной гостиной вы только что задали ей самый главный вопрос и с трепетом ждете ответа,
И спустя мгновенье, исполненное романтики, она говорит: «По-моему, этот столик будет лучше смотреться на месте того столика, только ума не приложу куда поставить второй столик, не дашь мне совета?»
И вот так они бьют нас ниже пояса день за днем.
И не то чтобы для них не было ничего священного - просто в Священный Момент они всегда размышляют о чем-то ином.