ВОРОН

Под дуб, отведать желудей,
Сбежалось множество свиней.
Похрюкивая, с хрустом ели:
В избытке жeлуди поспели.

Когда же ушла ненасытная рать,
Единственный жeлудь остался лежать.
Летел мимо Ворон, невесел он был:
По слухам, он ведьме Печали служил.
Был Ворон чернее, чем сажи комок,
Летел под дождeм, но ничуть не промок.
Он жeлудь унeс и в земле закопал,
В долине, где мощный поток протекал.

Куда потом он путь держал?
Низко, высоко летал,
Над холмами, над лугами

Чeрный Ворон путь держал.
Не одну весну и осень
Ворона по свету носит;
Много лет и много зим –
Мне ли уследить за ним.

И вот он с Подругой назад воротился,
А жeлудь в развесистый дуб превратился.
Построили гнeздышко в ветках повыше
И счастливо жили, растили детишек.
Но вскоре в долину пришeл Лесоруб,
Взглянул исподлобья на воронов дуб,
Блеснули глаза под насупленным лбом.
Без слов Лесоруб застучал топором,
И рухнуло дерево вместе с гнездом.
Разбились птенцы, не умея летать,
Затем умерла безутешная мать.

Срубил Лесоруб все сучки на дубке,
Доставить бревно предоставил реке.
Наделали досок, зачистив весь ствол,
И дуб на добротный корабль пошeл.
Вот вышел он в море, но так уж случилось,
Что страшная буря в тот день разразилась,
И судно разбилось о выступы скал.
Над ним чeрный Ворон кругами летал,
Он слышал предсмертные крики людей,
Он видел, как мачта исчезла в воде.

И он ликовал над пучиной бурлящей,
А Смерти, с крушенья на тучке летящей,
Твердил он спасибо за пир настоящий:
Пусть всe потерял, но ОТМЩЕНЬЯ НЕТ СЛАЩЕ!

ГОЛИАФ И ДАВИД

Посвящается Дэвиду С.Т., убитому при Фрикурте, в марте 1916

Другой Давид из давних дней,
Насобирав в ручье камней,
Пошёл бесстрашно меж рядов,
В неравный бой вступить готов,
Пастух, юнец – каков смельчак!
Пред ним гигантский, грозный враг
В кольчуге, пикой шлем блестит.
"Я сокрушал" – кричит Давид –
"Медведей, львов. Падёт и он,
Кем Бог Сиона оскорблён!"
Но тут… описывая бой,
Историк покривил душой.

Подобной наглости не ждав,
Юнцу дивится Голиаф –
Красавчик с гонором! А тот
Пращу и камень достаёт;
Дистанцию замерил взгляд,
Рука отведена назад,
Застыл на миг, размах, бросок –
И мчит, неумолим как рок,
Булыжник дикою пчелой
В лоб филистимлянину… Ой!
Звон меди. – Помыслов быстрей
Парирует поток камней
Своим щитом несносный враг.
Бэнц! бэнц! и бэнц! Давид иссяк.
С насмешкой дерзкой, свысока
Глядит гигант на паренька.
«К чертям пращу! Будь проклят, щит!
Не сдамся я!» – Давид кричит.
Пастуший посох он берёт –
Мамврийский дуб не подведёт!
Ведь волчий череп не один
Пробил им Иессея сын.
Раздался смех, который мог
Сдуть колесницы, как песок;
Давид спокоен – ничего!
Сионский Бог спасёт его.
Скрестились дуб и сталь, и… ах!
Разбит красавец в пух и прах!
(Бог слеп и глух, как ни при чём)
Всего один удар мечом –
«Пропал! Убит!» – вскричал юнец,
Рванулся… и ему конец.
И сер, угрюм, непобедим,
Склонился Голиаф над ним.

«ЗАЧЕМ РОМЕО ТЫ?»

Я помню вид нелепый твой:
Камзол широк, мешком штаны,
Ты сам высокий и худой,
И мне напомнил со спины
Жирафа. Реплики бледны,
Медлителен до тошноты.
К тебе слова обращены:
«Зачем, зачем Ромео – ты?»

За пятьдесят тебе с лихвой,
Глаза косят, воспалены.
Кивки надменной головой,
Походка, позы – так смешны.
Ты бормотал про лик луны –
Смеялся зал до хрипоты.
Тебе насмешки не страшны,
И снова здесь, Ромео, ты?

Тот парень был хорош собой,
И стать, и гордость в нём видны,
За что, скажи мне, злой судьбой
Ему твои черты даны,
Ужимки, речь, что так скверны?
Изгадив роль до срамоты,
Своей не видишь в том вины.
Ты шут – какой Ромео ты?

ПОСЫЛКА

Ты зависти пример живой,
Рассадник лжи и клеветы,
Но про талант толкуешь свой.
Где тут талант, Ромео? Ты?!?

ИЗ КНИГИ “ВЕСЕЛЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ РОБИН ГУДА”
СВАДЬБА МЭЙ ЭЛЛЕН
(о том, как еe полюбил волшебный принц и взял в свою страну)

1.
Потоки белые цветов
Боярышник ронял,
И снегопадом лепестков
Мэй Эллен осыпал,
Когда среди густых ветвей
Запел волшебник-соловей.

2.
«О, томный, сладостный напев!
Ты сердце мне пронзил,
Блаженной болью одолев.
Противиться нет сил!»
И Мэй, восторга не тая,
Внимала трелям соловья.

3.
«Певец! Покинь цветущий рай
И вниз ко мне сойди!
Скорей, любви себя отдай,
Прильни к моей груди!»
Так Мэй вскричала; ей в ответ
Боярышник осыпал цвет.

4.
Затрепетали два крыла,
И нежно соловей
Припал к груди, что так бела.
«Люблю!» – вскричала Мэй.
И к сердцу прижимая птицу,
Она спешит в свою светлицу.

5.
Вот ночь пришла, а вместе с ней
И полная луна.
Вдруг юноша предстал пред Мэй
В светлице у окна.
И взор угадывал черты
Нездешней, редкой красоты.

6.
Пал бледный свет на холод плит
И в отблеске лучей
На незнакомца Мэй глядит,
Не отвести очей!
Был гость в сиянии луны
Как дух, что посещает сны.

7.
Чуть слышно молвила она:
«Ответь, откуда ты?
Созданье дьявольского сна,
Иль сказочной мечты?»
И голос зазвучал в тиши,
Как бриз, что клонит камыши.

8.
«Я птицей прилетел сюда
Из сказочной страны
Где вечно лето, где всегда
Деревья зелены.
Прекрасней места не сыскать!
Там королевой – моя мать».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

9.
С тех пор гулять в цветущий сад
Мэй Эллен не спешит.
В светлице день и ночь подряд
Затворницей сидит.
Но слышно пенье при луне
И разговоры в тишине.

10.
«Надень каменья и шелка», –
Велит Мэй Эллен мать. –
«Спешит Сэр Хью издалека,
Тебя в супруги взять».
Но Мэй тряхнула головой:
«Не стану я его женой!»

11.
Тут старший брат шагнул вперeд –
Он тучи был мрачней:
«Клянусь, к исходу дня умрeт
Твой мерзкий соловей,
За то, что силой странных чар
Разжeг в душе твоей пожар».

12.
Со скорбной песнею певец
Умчался в даль небес.
Печально оглядев дворец,
В туманной мгле исчез.
«Пойдeм же!» – брат окликнул Мэй. –
И вслед глядеть ему не смей!»

13.
И вот венчанья час пришeл
В один из ясных дней.
Весь знатный люд спешит в костeл
На свадьбу юной Мэй.
Жених – сэр Хью Отважный. Он
В шелка и злато облачeн.

14.
Невеста в свадебном венце
Парчой блестит наряд,
Но безразличье на лице,
Отсутствующий взгляд.
Уста прекраснейшей из дев
Поют диковинный напев.

15.
Вдруг странный гул наполнил зал –
Не ветер ли завыл?
Нет, это воздух трепетал
Под взмахом сильных крыл.
И в окна, напугав людей,
Ворвались девять лебедей.

16.
Кружа у Мэй над головой,
Тройной свершили круг.
Все гости сгрудились толпой,
И скрыть не смог испуг,
Знаменье крестное творя,
Святой отец у алтаря.

17.
Где прежде на глазах у всех
В толпе стояла Мэй,
Там лебедь белая, как снег,
Явилась меж людей,
И крик протяжный издавая,
Примкнула к быстрокрылой стае.

18.
На свадьбе были старики
С седою головой,
Но не припомнили они
Женитьбы столь чудной.
И был никто сдержать не в силах
Любовь, что деву уносила.

ВЕСЕЛЬЯ ВРЕМЯ НАСТУПАЕТ

Веселья время наступает,
Когда томленье грудь теснит,
Когда деревья расцветают,
И пташка вить гнездо спешит.
Тогда поют среди ветвей
Кукушка, горлица лесная,
Сладкоголосый соловей
И певчий дрозд, не умолкая.
Мне же малиновка-робин дороже,
Петь круглый год милый робин мой может.
Робин! Робин!
Милый Робин!
Будь такой, моя любовь:
Не смолкай,
Не улетай
С приближеньем холодов!

Весна приносит упоенье,
Веселый гомон певчих птиц.
Гуляют парочки, в смущеньи
Юнцы глазеют на девиц.
Тогда под солнцем оживают
И первоцвет, и водосбор,
В лесу фиалки расцветают,
Ткут маргаритки свой ковер.
Когда ж холода со снегами приходят,
Лишь плющ зеленеет назло непогоде.
Плющ зеленый!
Стойкий, верный!
Пусть же и твоя любовь
Крепкой станет
Не увянет
От дыханья холодов!

ИЗ КНИГИ «ПЕРЕЦ И СОЛЬ»

РОЖДЕНИЕ ПО ВОЛЕ СЛУЧАЯ

Святитель Николай когда-то был в ответе
За то, чтоб новорожденные дети
К родителям исправно попадали;
В том аисты Святому помогали.

1
Король Карл Фридрих Шульценманненроде
Из года в год Угодника молил
Послать ему для продолженья рода
Младенца сына, чтоб наследник был.
Тот, рассмотрев в конце концов его петицию,
Имел беседу с длинноногой птицею.

2
«Любезнейший Вильгельм!» (знать, аиста так звали)
«Нам мальчика младенца заказали
Для Фрица короля. Снеси ему скорее.
Нет, лучше королеве, так вернее.
А то они мне прожужжали уши
Своими просьбами, уж надоело слушать».

3
Но наш Вильгельм был стар и слыл тупицей –
Ведь возраст не всегда свидетельство ума.
Нет, чтоб ребёнком осчастливить Фрица –
Сапожнику отдал, а у того и так их тьма!
Младенец, что к сапожнику попал,
Мог первым быть, да вот последним стал.

4
Отсюда ясно, что от сына бедняка
Младенец принц ничуть не отличался.
И кто есть кто – как знать наверняка,
Когда столь опытный так грубо просчитался.
И я мог принцем быть. Тогда б не надо было
Писать все это, чтоб на хлеб хватило.

НА СЛОВАХ И НА ДЕЛЕ

Давным-давно, Святой по имени Свитин
Ходил-бродил по Венгрии один.
Проголодавшись, осмотрелся он вокруг,
Чтоб убедиться, не найдется ль вдруг
Чего-нибудь поесть.
                                         А на опушке
У леса, в ветхой маленькой избушке
Жил славный малый, но он нищим был.
В дверь странник постучал, бедняк ему открыл.

– «Добрейший человек», – Святой его просил. –
«Дай корку хлеба мне, я голоден, нет сил!»

– «Прости, мой брат», – сказал в ответ бедняк, –
«Но не могу помочь тебе никак.
Я сам (и тут бедняга разрыдался)
Всe это время подаянием питался.
Нет хлеба у меня, а если б был,
С тобой последнюю бы корку разделил».

Святой воскликнул: «Не прощу себе вовек,
Коль будут бедствовать столь добрый человек,
Кто не имея средств другим помочь,
Рыдает, прогоняя нищих прочь.
Вот кошелeк. Себе его бери.
Отныне каждый день найдeшь внутри
Два золотых».

* * *
                                         И вот, через года
Святой наш снова постучал туда,
Где нищий жил. Тот дверь ему открыл.
Как кот раскормленный, теперь он толстым был,
Чему Святой был рад.
                                         Сказал он бедняку:
– «Подайте корку хлеба старику!»

– «Ты просишь хлеба? Как тебе не стыдно!
Здоровый лоб! Ты ленишься, как видно.
Ты мог давно найти себе работу,
Когда бы захотел, да, видно, неохота.
Сам виноват, что бедствуешь теперь.
Пошeл отсюда!»
                                         – Хлоп! – И запер дверь.

* * *
Святой задумчиво в затылке почесал...
– «Да-а-а... Впрочем, всe понятно», – он сказал.
«Как часто то, что на словах легко даeтся,
На деле лишь словами остаeтся».

ДВА МНЕНИЯ

(МНЕНИЕ ПЕРВОЕ)

Сорока, эта взбалмошная птица,
Трещотка, говорунья и тупица,
Не знаю я, недавно ли, давно,
Увидела дорожный указатель.
Ему сказала: «Добрый день, приятель!»
Она не знала, юный мой читатель,
Что перед ней обыкновенное бревно.

Она продолжила: «Какой ужасный зной!
Такой жары не помню я весной».
На это столб не проронил ни слова.
«Из Линкольншира я, пролeтом, так сказать.
Мой дом на шпиле церкви всем видать.
Там воздух чище и прохладней – благодать!
Не слышите? Так повторю вам снова».

Так тараторила она, не умолкая,
О том, о сeм без устали болтая.
(Наш столб молчал, но птица не смутилась).
И болтовня еe могла б не прекращаться
И дальше, но пришла пора прощаться.
«Приятно с умным существом общаться», –
Подумала она и удалилась.

(МНЕНИЕ ВТОРОЕ)

В другой раз непогода разыгралась,
И снова там сорока оказалась.
На том же месте мокрый столб стоял.
«Привет! Вот встреча!» – затрещала сходу.
«Где можно переждать мне непогоду?
Ужасный день в такое время года.
Святой Антоний эдак не страдал!»
«Простите, не расслышала ответа?»
И громче: «Я могу укрыться где-то?»
Но оставался столб как рыба нем.
«Вам что, на мой вопрос ответить сложно?
Ну что ж, тогда и распрощаться можно» –
И прочь пошла по слякоти дорожной.
«Дурак!» – добавила, но шeпотом совсем.

ПОСЫЛКА

Мораль сей басни очевидна, нет сомнения –
Влияют обстоятельства на мнения.

О, МУЗЫ

О, музы! Что для вас привязанностей бремя?
Мне не сказав «прощай», уходите за дверь.
Сердитый петушок вам возвещает: «Время!»
И местом ваших встреч не буду я теперь.

Не смею я роптать и не спешу с повинной,
Ведь глухи вы к мольбам, я ж нынче безголос.
Уходите, след в след. И будто пуповина,
Соединяет вас цепочка длинных кос.

Коль так угодно вам, задерживать не смею,
А буду умирать, – прошу, вернитесь вновь.
Ведь лебедь, что погиб, но в смерти стал живее,
Оставил для чернил мне голубую кровь.

И в спячку зимнюю, и в сон заговоренный
Впаду я, музы, но закон ваш не предам.
Ваш труд закончен, всё. Уж ангел окрыленный
Мою захлопнул дверь, пути отрезав вам.

Что мне останется? Любовь, прости, родная,
Останешься лишь ты: ягненочек-любовь.
Приди ко мне скорей, приникни, объедая
Мой лавровый венок, что кожу режет в кровь.

* * *

Вам кажется иной моя манера пенья?
Увы, что Вам сказать.
Я жду мучительно прихода вдохновенья,
И мне ли выбирать?

Читатель, воля муз известна мне не боле,
Чем прихоти Богов.
Лукавство их удел, и их капризной воле
Я следовать готов.

Я позволяю им плести узоры танца,
И на свою беду,
Не в силах я другим беспутствам предаваться –
Лишь их законы чту.