ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ПРИСТРАСТИЯ

Свято сердце моё, дивной в нём жизни свет,
Ибо любит теперь, но отчего же вам
          Ближе в гордыне дикой,
                     Цену слову не знавший я?

Ах! Толпе по душе то, что рынок даёт,
И в чести у раба только насилие;
          В Божье верить дано лишь
                     Тем, кто Божье несёт в себе.

СЕРЕДИНА ЖИЗНИ

Вся в жёлтых грушах зрелых
Земля – и в розах диких –
В глуби озёрной.
Вы от лобзаний,
Лебеди, пьяны
Головы окунаете
В свято-пресные воды.

В горе я, где найду
Цветы, коль зима грянет, и где
Солнечный свет
И тени земные?
Безмолвны и стылы
Стены стоят, флюгера
Жалко поскрипывают.

КОГДА Я РЕБЕНКОМ БЫЛ…

Когда я ребёнком был,
Не раз меня бог ограждал
От брани и плети взрослых.
Тогда я играл без забот
С цветами в лоне деревьев,
И пузыри неба
Играли со мной.

И так же как ты
Сердце растений радуешь,
Когда они тянут тебе
Нежные руки навстречу,
Также ты радовал сердце моё,
Отец Гелиос! И так же как Эндимион
Был я твоим любимцем,
Святая Селена!

О вы, мои верные
Вечно любезные Боги!
Знали б вы, как
Моё сердце любило вас!

И пусть я тогда не звал
Ваших имён, и вы
Не окликали меня, как принято это
В кругу знакомых людей.

Но знал я вас много лучше,
Чем когда-либо знал людей,
Я понимал молчанье небес
Людскую же речь – никогда.

Я взращён бодрящей
Мелодией леса
Я любить научился
В среде цветов.

В объятьях Богов я вырос.

ИДИ ТУДА!

И я был юным. Теперь я – стар.
Был жарким день мой, холодным – стал.
Иди туда же, иди и ты.
Жизнь – скоротечна, слова – пусты.

Твой путь – всё в гору. А мой – с горы.
Галопом, шагом ли – всё до поры.
В цветах – согласен – есть тоже прок.
Отнюдь неплохи и шесть досок.

КАНОН

Это нужда тяжёлого времени!
Это тяжёлое время нужды!
Это тяжёлая нужда времени!
Это время тяжёлой нужды!

ИГРУШКА ВЕЛИКАНОВ

В Эльзасе замок Нидек – легенды так гласят –
Приютом великанам был много лет назад.
Давно в руинах замок, пустынны вкруг пути.
А где же великаны? – Их больше не найти.

Случилось так в их пору – дитя, шалунья, дочь
Гулять пошла из замка, от игр привычных прочь.
И вопреки запретам спустилась с гор она,
И видит: у подножья чужая ей страна.

Огромными шагами идёт сквозь лес скорей,
До Гаслаха доходит – селения людей.
И вгляд куда ни кинет – всё сёла, города:
Такое и не снилось ей в жизни никогда.

Тут под ноги взглянула и видит – явь ли, сон? –
Крестьянин землю пашет, работой увлечён.
Сопит в потугах вечных живое существо,
Блестит на солнце жарком железный плуг его.

Как хороша игрушка – возьму её с собой! –
Не будет в целом замке ни у кого такой!
И пахаря, и упряжь берёт она и вот
В платочек завернула, домой к себе несёт.

Бежит назад вприпрыжку – привычка всех детей.
И, в замок возвратившись, к отцу идёт скорей:
«Отец ты мой любимый, игрушку я нашла.
Пускай мала немного, но – глянь – ведь как мила!»

Старик сидел в светёлке, пил хладное вино.
На дочь он глянул строго: «Тебя я жду давно.
Что у тебя в платочке? Уж вижу по глазам:
Находке очень рада – показывай что там».

Она берёт платочек, на стол его кладёт,
Крестьянина и упряжь, и плуг – всё в свой черёд
Расставила как было, склонившись над столом,
От радости смеётся, в ладошки бьёт при том.

Отец лицом стал тёмен – качает головой:
«Ты что же натворила? Ответь: где разум твой?
Снеси его обратно на пашню у села:
Крестьянин – не игрушка! Да как же ты могла?

Немедля, без капризов, мой выполни приказ!
Когда бы не крестьянин – то не было б и нас.
Он кормит великанов, он нам необходим.
Крестьянин – не игрушка, лишь Бог стоит пред ним!»

...В Эльзасе замок Нидек – легенды так гласят –
Приютом великанам был много лет назад.
Давно разрушен замок, пустынны вкруг пути.
А где же великаны? – Их больше не найти.

СТАРЫЙ САД

Пионы и лилии расцвели,
Никто им теперь не рад -
Отец и мать в невозвратной дали,
Без них опустел наш сад.

Всё также рассказ свой ведёт фонтан,
О радостях прежних дней,
И женщина, сидя, заснула там,
До пояса – шёлк кудрей.

В руках её лютня, и в сладком сне
О чём-то шепчет она,
И кажется мне, мы знакомы с ней –
О, не тревож её сна!

Но лишь долину покроет мглой,
Пальцы нащупают лад, –
И чудные звуки в тиши ночной
Нежно баюкают сад.

ХАРМОЗАН

Уже повержен в пыль и срам был сассанидов древний трон,
И отдан алчной был орде на раграбленье Ктесифон.
Уже у Оксуса Омар раскинул пепельный шатёр,
Где отпрыск Хосру Есдегерд навечно руки распростёр.

И вот когда мединский князь вёл счёт добыче, чтя коран,
К нему сатрапа привели назвавшегося Хармозан –
Последний, кто не проявил перед врагами раболепь,
И вот теперь он перед ним стоит, закован в цепь.

«Ну что, храбрец – Омар сказал – ведь сам ты убедиться смог
В том как ничтожен ваш божок, как наш всесилен Бог».
И Хармозан ему в ответ: «В твоих руках – вся власть.
Кто победителю дерзит, тот в рай спешит попасть.

Но об одном ещё тебя хочу, мудрейшего, просить:
Три дня как горла не смочил – пред смертью дай вина испить».
И полководец знак подал, и было подано вино.
Но отодвинул Хармозан бокал: «Отравлено оно».

И тут воскликнул сарацин: «Ты гость мой и – без страха пей.
Ты не умрёшь, мой друг, дотоль, пока бокал не выпьешь сей».
И принял перс бокал с вином, но пригубить не поспешил:
Он бросил в камень у шатра его что было сил.

И в миг блеснул над головой в резьбу одетый ятаган:
«За хитрость эту смертью ты заплатишь, Хармозан!»
Но молвил князь: «Он будет жить – не выпито вино.
Коль свято что-то на земле – лишь слово, что дано».

АСРА

Каждый день, прекрасней розы,
Дочь султана у бассейна
В предвечерний час гуляла,
Где вода, смеяся, брызжет.

Каждый день стоял, печален,
Юный раб вблизи бассейна,
Где вода, смеяся, брызжет,
Что ни день – бледнее был он.

И однажды в час вечерний
У раба княжна спросила:
Назови своё мне имя,
И отчизну, и обычай.

И ответил раб: Зовусь я
Магомет, отчизна – Йемен.
Я из рода Асра – тех, кто
Умирает, если любит.

ЛЮБОВНИЦА

Они любили друг друга! Вот вздор!
Она плутовка была, он – вор.
Когда он мошенничал – ей утеха! –
Она в кровати давилась от смеха.

День пройдёт – ни тревог, ни забот.
А ночь – на груди у него заснёт.
Когда он в тюрьме оказался – потеха! –
Она у окошка давилась от смеха.

Он весточку ей передал: Приди ж –
Поверь, мне тебя не хватает лишь!
Он звал – ах, как ждал он её, плутовку!
Она ж смеялась, задрав головку.

В шесть он повешен был. Вот дела!
В семь могила зарыта была.
А в восемь она – ну что оставалось? –
Вино пила и смеялась.

ОСЕННЯЯ КАРТИНА

Осенний день – каких не вспомнить нам!
Недвижно всё, и дышим мы едва,
И всё же торопливо, здесь и там,
Свой лучший плод роняют дерева.

Пусть празднует природа – не мешай!
Она всему взращённому оплот.
А падает, как будто невзначай,
Лишь то, что солнце в дар нам отдаёт.

Я И ТЫ

Сны видим друг о друге,
И – сон уходит прочь.
Нам жить с тобой любовью,
И погружаться в ночь.

В мечтах моих ты всюду,
Мне в сердце быть твоём.
Себя друг в друге ищем,
А не найдя – умрём.

На лилии две капли
Дрожат, чисты, как сон.
Вот-вот они сольются
И скатятся в бутон.

НЕПРИКАЯННЫЙ

Но та, которой отдал
Он жар души своей,
Его не пожелала.
А он – мечтал о ней.

Потом он в дом девчонку
Привёл – чиста, скромна,
И только с ним одним лишь
Хотела быть она.

Пусть ей он так и не‘ дал
Ни ласки, ни тепла,
Она его лишь чтила,
Лишь для него жила.

ГОРОД

Где море серо и берег глух,
там город – лишь в двух шагах,
туман на крышах, как мокрый пух,
и море гулом тревожит слух,
и город волной пропах.

Нет леса там, и даже весной
там птичьих не сыщещь гнёзд;
там гусь осенней летит порой
всё мимо – курлыча над головой,
да ветер колосья гнёт.

И всё ж владеешь сердцем моим,
мой серый город, лишь ты;
там молод был я, там был любим,
и вечно в сердце моём храним,
мой город у моря, ты.

ЕКАТЕРИНА МЕДИЧИ

То свадьбу крови праздновал Париж,
Звук колокола в бездну ночи канул,
Затравленный, как зверь, крича и плача,
По улицам метался гугенот.
Уж воды Сены обагрились кровью,
И, семь раз продырявлено, лежало –
На камнях тело старца Колиньи.
Но страшной жаждой новых жертв охвачен,
«Режь вены им!» – взывал в ночи Таваннес.
А в замке, что они назвали Лувром,
Король стоял в распахнутом окне, –
Карл, отличённый номером девятым.
Он был в смятенье. Страх неодолимый
Его сковал. И факелы, казалось,
Мрак лишь сгущали. Он ружьё отбросил.
«Мать, я не в силах выстрелить! – воскликнул
Король. И тут она вперёд вступила,
Всем обликом, как платья шёлк, черна,
И жар в её глазах воспламенился –
Глубинный, как и блеск её рубина.
«Мужчина ль ты! – воскликнула она, –
Король – и так труслив! Возможно ль это?»
И мнимый стыд в нём пробудился тут.
Он взялся за ружьё. Она ж ему:
«Ты видишь ту презренную молодку,
С младенцем убегающую прочь? –
Гнездо порочное!» Тут выстрелил король!
Раздался крик. Она же, торжествуя,
Рукоплескала. В чёрную ту ночь
Погаснул глянец дома Медичи.

ПЕСНЯ ГОЛОДНОГО

О кёниг, ты наш беспредельник,
Послушай печальную весть:
Мы ели едва в понедельник,
Во вторник – мечтали поесть.

А в среду мы были так нищи,
В четверг нас постигла нужда.
Нам в пятницу не было пищи –
Пустым был котёл, как всегда.

Отдай же скорей повеленье
Испечь нам в субботу хлебов,
Не то мы съедим в воскресенье
Тебя и твоих поваров.

О ПТИЦЕ, УВЯЗШЕЙ В СМОЛЕ

Такому надо же случиться:
В смоле увязла как-то птица
На ветке дерева. А кот
Уж по стволу, стервец, ползёт.
Всё выше, выше – кто поможет?
И птица так решила: «Что же,
Ещё пожить сочла б за честь,
Но кот меня, конечно съест.
А чтоб мне время не терять
Могу я квин-квили-ровать.
Спою ещё пока жива я.»
Какая птица юморная.

В БОЛЬШОМ ГОРОДЕ

Всё мимо – в море города течёт.
Один, другой – мы в очереди вечной.
Успеть в лицо взглянуть, и – позади.
          Шарманщик крутит свою песнь.

Всё каплет мимо – в море пустоты.
Один, другой – мы в очереди вечной.
На гроб его взглянуть и – позади.
          Шарманщик крутит свою песнь.

Процессия по городу течёт,
Лишь путь пересечёт – другая следом.
На гроб свой кинуть взгляд и – позади.
          Шарманщик крутит свою песнь.

МАЙСКОЕ ДЕРЕВО

Да, мы любили. Я с тобой – как прежде.
Жизнь угасала на лице твоём.
Твой взгляд блуждал, не находя надежды:
Ты слышишь звон косы – там, за окном?

В день Троицы весь город так наряден,
И по-весеннему легко одет народ.
У нас с тобой был лучший день украден.
День, пощади – пусть жар её спадёт.

Берёзка, нежно над тобой склонилась,
К лицу, к ногам – живительной листвой.
И кажется: тебе вещает милость –
Там, вне пределов бренности земной.

Её тебе я срезал в час рассветный
В том самом, милом сердцу, уголке,
Куда тропой спешили неприметной
И где сидели мы – рука в руке.

Там ива древняя хранила нас с тобою
От злой молвы и от жары и гроз.
Там тишь и разнотравье луговое,
Над вереском – зависший рой стрекоз.

Ручей журчит, и был к закату года
Для зрелой ржи на юг намечен путь.
Там, лоб на руки оперев, природа
От всех трудов желала отдохнуть.

Ты помнишь ли тот вечер? Так уж вышло –
Нас дождь держал до самой темноты.
И ты спросила робко, еле слышно:
А если вдруг меня покинешь ты?

Увидь ещё меня сквозь ширму веток:
Друг другу были мы верны с тобой.
Пустыня шлёт молчанье напоследок,
Звенит коса, в глазах твоих – покой.