ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ГРЕЦИИ

Ну что ж, мы приближаемся, Гермипп.
Согласно капитану, послезавтра,
похоже, мы достигнем берегов.
Хотя бы мы уже в знакомых водах
родных нам Кипра, Сирии, Египта.
Зачем молчишь? Ведь сердце и тебе
подсказывает, что отныне чем
от Греции мы дальше, тем счастливей.
Зачем же нам обманывать себя?
То будет не по-гречески.

Пора признаться в неизбежной правде:
мы тоже греки - кто же мы еще? -
пускай пристрастия и чувства азиатов
присущи нам, пристрастия и чувства
далекие порой от эллинизма.

Ведь, как философы, Гермипп, негоже, чтоб
царям ничтожным мы уподоблялись.
(Ты помнишь, как смеялись мы когда
те важно появлялись в наших школах?).
По их эллинистическим одеждам,
одеждам македонским (как иначе?),
случалось то Аравию отметить,
то Мидию местами угадать.
На что они ни шли, эти глупцы,
дабы сокрыть естественные корни!

Негоже, нет, подобное для нас.
Ведь чужды нам ничтожности, как грекам.
И не стыдиться нам течения по жилам
сирийских и египетских кровей.
Почтим же их и возгордимся ими!

МОЛЬБА

Моряк погиб в пучине. Все же мать,
не ведая, идет зажечь опять

высокую свечу под образом Мадонны,
чтоб он вернулся при погоде благосклонной -

и робкий слух прилаживает к ветру.
Пока она твердит молитву эту,

икона слушает, всезнающе грустна
о том, что сын не возвратится никогда.

АННА КОМНИНА

В прологе к написанною ей "Алексиаде"
вдовая Анна Комнина скорбит об утрате.

Душа ее тревожится. "Глаза
в речном потоке я", твердит она, "покою...
Ах, если бы не бури" ее жизни.
"Ах, если б не восстания". Сжигает ее грусть
"до крови, до костей, до расщепления души".

Для сей властолюбивой женщины, однако,
в одной печали лишь содержится причина;
лишь об одном она по правде сожалеет,
(пусть не признает это) гордая гречанка,
но не взирая на интриги, все же царства
ей получить не удалось. Из рук буквально
корону выхватил коварный Иоанн.

НА КЛАДБИЩЕ

И в дни когда память ведет твою поступь
на кладбище это, смиренно почти
священную тайну, как будущий опыт
на нашем начертанном свыше пути.
Ты к Богу направь себя в скорбной мольбе.
И предстанет тебе
то узкое ложе для сна, что всегда
являет собою прощенье Христа.

Безмолвно воспела блаженная вера
и смерти приход, и явленье могил.
Не терпит ни слова, ни взора, ни дара
язычника, что бы он ни подносил
из бренного злата, тираня чело.
И смиренней всего
то узкое ложе для сна, что всегда
являет собою прощенье Христа.

ТЕРРОР

Господь Исус Христос, мне ношу облегчи.
Храни мой разум, мой покой. Храни меня в ночи.
Когда являются в мой дом, крадутся к изголовью
иные Существа без голоса, без плоти;
иные Вещи, безымянные в природе.
Крадутся и кружатся, как будто у надгробья,
и отражаются в моих больных глазах,
тем самым наводя уже знакомый страх.

Я вижу их, готовых до последней капли крови
испить меня и бытие, воспоминания готовя
о тех годах, когда я был одним из них, частицей
среди Вещей, среди Существ - исчезли те года.
И вот теперь они впервые готовы возвратиться.
И мною овладеть. Теперь, однако, навсегда
крещен я и спасен сакральным именем Христа.

Теперь, однако, ночью, как некогда вначале,
я вздрагиваю, чувствуя, что на лице застряли
их взглядов быстротечные огни.
Храни меня, храни, всезнающий Господь,
Не их, а плоть мою дай в суете перебороть.
Храни меня, от слов еще не сказанных храни.
Иначе в этой пытке, в этом страхе, в этом гнете
я вспомню то, чем погашу лампадный свет напротив.

CURRICULUM VITAE

Замедлив прорастанье дня
призывом серых красок, утро
так продолжается. Храня
зачатие зимы, покуда

иные краски терпят крах.
Удел камней одушевленных
и цвет свинца в карандашах
мир вводит в тусклость монотона

надгробий, запахов болот.
Мы сокращаемся сквозы дыры,
посредством коих новый род
бежит от нас якшаться с миром.

Бежит от нас столь книжно, что
встречает призраков, вне красок:
от Джорджа Вашингтона, По
до Банко, до южан и янок.

Встречает призрачность и в нас,
ушедших, утомивших глобус,
безлично списанных на грязь
окна, лишь подойдет автобус.

ИЗ ОСТАВШЕГОСЯ

Освобождаю карманы. Забываю имена.
Освобождаю башмаки - пускай валяются у дороги.
Перевожу назад часы в ночи.
Листаю семейный альбом и всматриваюсь в свое детское лицо.

Во имя чего? Для часов миссия позади.
Произношу вслух собственное имя. Прощаюсь.
Отправляю вниз по ветру словеса.
Люблю своих близких и пророчу им дали.

Родители возвышаются на пьедесталах среди
молочной обители туч. Способен ли я на звуки?
Я слушатель времени. Я меняюсь, оставаясь неизменным.
Освобождаю себя от жизни, оставляя жизнь за собой.

КОНЕЦ

Не каждому понять дано, что он споет в конце,
На пирс смотря, пока корабль уходит в море. Или
Что ощутит под рев морской, оцепенев, в конце.
Чем обнадежится, поняв, что нет назад флотилий.

Когда подрезать розу или приласкать кота
Нет больше сил; когда заката жар и холод лунный следом
Газон оставят, врядли каждому дано найти себя.
Когда пресс прошлого прижмется к пустоте, а небо

Не более, чем вспомнившийся свет уже, и в массе
Движенье облаков замрет, и птицы сгинут все,
Не каждому дано понять, что будет в одночасье,
Когда корабль падет во тьму, в том будущем конце.

СТРОКИ ЗИМЫ

Напомни себе,
пока холодает и слякоть седеет,
что не прекратишь
блуждать и внимать
мелодии прежней, в каком бы пространстве
ты ни был -
под куполом тьмы
или под треснувшей белизной
лунного взора в долине снегов.
Пока холодает этой ночью,
напомни себе
все, что знаешь; напомни, что кроме
мелодий костей, ты ведаешь ноль.
И ты, наконец,
решишься прилечь под пламенем блеклым
созвездий зимы.
А если случится, что больше ты не
умеешь прийти иль вернуться, и что ты теперь
там, где будешь в конце,
напомни себе
сквозь холод, текущий в заливе конечностей,
что там хорошо.

ЕСТЬ ЭЛЕМЕНТ

Возможно, нет единства - в том, что перед нами
исписано, замедленно, статично.
Мы лжем и шарим опустевшими глазами,

сужая взор до точки, в коей общий -
лишь элемент потери. И обычно
в двуслойном этом элементе больше мощи

при свете, а в ночи он, обессилев, -
не более, чем оттиск водорода.
Как будто он впитал всю боль и были

людские; будто в нем кричит природа
любви; и будто он, взметнувшись в поднебесье,
кричит невразумительное что-то,

и падая к росе, теряя в весе,
он рвется вновь в утраченные выси.