ИСТИНА
фуга
Ce que j’ay a dire, je le dis toujours de toute ma force.
Montaigne
1
Я усумняюсь. Стало быть, мое сумненье есть.
Огромное, как Бог, оно во мне забилось.
А стадо истин дымом заклубилось
и мельтешит домой. И не забылось,
что вечер на часах. Как шест, восстало шесть.
(И вечер мне – как выбор спозаранья.)
Овечья истина или баранья,
а выбирай! – ведь надо пить и есть.
Пить молочко, есть и мясцо и брынзу,
и быть в овечьей шкуре, словно волк,
и жизнь употчевать, как нищебродку-грымзу,
не зная, есть ли в хлебосольстве толк.
А толки что? Толкучка, барахолка!
А смыслы? Только квантики зари,
и я им горб, загривок или холка.
Так пожалейте серенького волка,
который, как пузырь, надут внутри!
2
Чужая истина – погаже принужденья.
Чужая истина – как суд и осужденье!
И от нее укроюсь дома я.
Пусть вчуже истина моя и заблужденье,
зато, как нежное гнездо, – моя!
В сумнении всё истинно. Всех истин
не соберу я в логово свое.
Над ним, как липа, я излишне многолиствен,
хотя с меня дерут и лыки, и корье.
3
Молчи, рогатая трагедия пролога!
Лети и лопайся, пузырь-аэростат!
Я сам себе изба, нора или берлога
в кругу дымящихся – ах, без призора! – стад.
В сумнении всё истинно. Без Бога –
ни до порога! Сломанный, из лога
выходит вечер, мой же супостат.
Всё истинно – и есть. Когда-то или где-то
как дата стану, может быть, и я.
А нынче в сумерки и в черный дым одета
бобыличья усадьба бытия.
Горит нутро. Я изблевал сужденье.
Всё стало истинным – до наважденья!
(И я в дыре-норе засел шишом.)
Пусть вчуже истина моя – и заблужденье,
зато! родная!! рядом!!! нагишом!!!!
Моя! Родимая!! Чего же больше нужно?
Я с ней по-своему, на свойский лад живу.
Но горе истине, которая наружна,
подобно ловчей, зла и всеоружна
и пуще смерти станет наяву!
4
Любая истина своей природой суща,
любая истина уже по корню иста.
А я – как волк и как медвежья пуща,
и вся моя погудка многолиста.
Любая истина в нутро ушла по корни
(как в землю). И вприсос – к нутру!
И высосет меня. Но стану ли покорней,
когда мозоли на башке натру?
Над пущей ночь стоит, как богомолка,
и пуще молится, и ломятся мольбы.
Так пожалейте маленького волка
в охапке встрепанной судьбы!
5
Я перебрал давно свой род звериный
по косточкам. Игрушкой заводной
валяюсь по-хозяйски под периной
с великой девкой – истиной родной.
Она – моя! И ей потребны ятра.
(В какого бога уродится плод?)
(Кто уродился, тот всегда урод.)
И я бегу, как темный лес, с театра
в дремучий зал, во тьму голов.
Всё истинно (как горький рев ослов).
Так неужель я тоже правдослов?
И мычутся умы с повышенным давленьем,
идут болеть, не зная за кого.
И наступает лес огромным представленьем,
и дремлет зал. А лесу каково?
Не затяну ни в обод, ни в ремень я
поехавшего пуза-колеса.
Избави, Господи, меня от современья!
Нашли на волка темные леса!
Я с горя всё сожру. А правды мне натерли
мозоли на глазах, и плачет желчью злость.
Я истинку пустил не на простор ли?
Но горлинкой она застряла в горле.
Ведь в каждой истине своя бывает кость.
6
Недолго истиной и волку подавиться.
(И станешь просто зверем без лица.)
Уж лучше быть веревочкой да виться
вкруг горя до собачьего конца!
А лисья истина, скромна, хитра, зубаста,
по снегу чистому волочит вольный хвост.
Но щелкну на нее я сразу: «Баста!
Тащи несчастного куренка на погост!
(Иль ты не истина, а попросту лобаста?)»
И сам пойду и стану пред курганом,
где идолам, как сонным господам,
на капище пресветлом и поганом
свои слезинки лапами подам.
Они блестят, как истинки. (Ей-право!)
Их можно вставить в перстеньки,
в глаза чужие, в Божии деньки.
А зверская душа да будет им оправа!
7
Нет! Бога из зубов не оброню!
Такого теплого куска мясного!
(Помилуй, Господи, мя снова!)
А человек булатный, харалужный
во всей подлунной (как во всей подлужной)
кулачным сердцем бьется о броню,
и кулаком в сердцах стучит (по чуду),
и выстроил лицо, что красное крыльцо.
Я на зуб пробую бессчетную кольчугу
и разгрызаю каждое кольцо.
В сумнении всё истинно. Всё может
и быть, и статься. (Ну, а кем я прожит?)
Что истина моя под самый сон подложит,
русалка, кумушка, ворожея?
Она, как навью кость, меня, мусоля, гложет
всю жизнь, да так, что спросишь: «Где же я?»
Начато во граде Святого Петра в лето 1972-ое 7 декабря.
Окончено в Новеграде в лето 1973-е 17 февраля.