На главную страницу

ГЕОРГИЙ ИВАНОВ

1894, имение Пуки Сядской волости Тельшевского уезда Ковенской губ. – 1958, Йер-ле-Пальмье, Франция

Во втором, сильно переработанном издании сборника "Вереск" Георгий Иванов поместил раздел поэтических переводов с французского и уведомил читателя: "Печатаемые здесь переводы из Т. Готье, Ш. Бодлера и А. Самена сделаны в 1918 году и печатаются впервые". Среди "Трофеев" Ж. М. Эредиа в переводе "Студии М. Л. Лозинского" по меньшей мере один принадлежит целиком Иванову; есть сведения, что переводов было больше. Некоторые пробы в области поэтического перевода известны и в более раннее время: составитель этой антологии, обнаружив некогда автограф перевода "Двух гренадеров" Гейне, сделанный Ивановым, во избежание соблазна публикации даже не стал его копировать. Совершенно иная судьба у переводов Иванова с английского: поэму Кольриджа "Кристабель" он не только перевел, но в 1923 году уже в эмиграции (в Берлине) выпустил отдельной книгой. Переводы больших поэм Байрона "Мазепа" и "Корсар" почти на 80 лет остались в рукописи. Среди подготовленных "Всемирной литературой" книг Байрона и Вордсворта в архивах РГАЛИ отыскивается и некоторое количество лирики. По утверждению вдовы поэта, И. Одоевцевой, Иванов английского не знал и переводил с подстрочника, но на качестве работы это не сказалось. В сборнике Иванова "Сады" есть даже "скрытый перевод": "Песнь Медоры" – фрагмент из ивановского же перевода 14 главы поэмы Байрона "Корсар". Надо отметить, что все переводы Иванова, выполненные при жизни Гумилёва, последним немного редактированы, что видно из автографов. После отъезда в эмиграцию Иванов лишь однажды вернулся к переводческой деятельности, переведя вместе с Адамовичем "Анабасис" Сен-Жон Перса (1926).


ТЕОФИЛЬ ГОТЬЕ

(1811-1872)

ЖЕЛАНЬЯ

Когда б волшебница с крылами, как сапфир,
Под свежей зеленью Аркады,
Белей жемчужины, которой горд Офир,
Явилась предо мной сквозь веющий зефир
Там, где запенились каскады,

Явилась, говоря: - что хочешь - сундуки
Алмазов или радость славы.
Искусства волшебства владенья велики,
Я превращать могу - движением руки -
В сокровища - сухие травы.

Я отвечал бы ей: хочу, чтобы с волной
Небес играло отраженье
И солнца в высоте кристально-голубой,
Чтоб ни туман, ни пар не заслонил собой
Его чудесное движенье.

Хочу, чтоб подо мной арабский конь сейчас
Легко запрядал с видом гордым,
С роскошной гривою, с горячим блеском глаз,
Что, словно Гиппогриф, перелетает в час
Из Абиссинии к фиордам.

Пурпуровый киоск хочу, где минарет
В колонках белых, золоченый,
Что разукрашен весь, мозаикой одет,
Где в стекла пестрые проскальзывает свет,
Голубоватый и смягченный,

Когда настанет зной, пусть движущийся лес
Повсюду следует за мною,
Прохладных сикомор и яворов навес
Огромным веером закроет свод небес
Своею шелковой листвою.

И яхту легкую желал бы я иметь,
Пусть вьется парус белоснежный.
Хотел бы наблюдать, как делит волны медь,
Вдоль тихих островов качаться и лететь,
Когда сияют звезды нежно.

Хочу и засыпать, и просыпаться я
Под итальянский гул веселый,

И слышать целый день, как, грусти не тая,
Печальный Вендемир, журчит твоя струя
Иль арфы плачутся Эола.

Алмею я хочу, что, обнажая стан,
Свой легкий шарф из кашемира
Кружит над головой, окутанной в тюрбан...
Хочу гарем и слуг, как царственный султан,
Чей лен - Багдад или Пальмира.

Хочу индийский меч - пусть рукоять его

Пленяет глаз резьбою дивной.
Но сердце девушки желаннее всего,
Что отвечало бы на пламень моего
Любовью юной и наивной.

ВАТТО

Я шел к Парижу сельскою дорогой
Вдоль колеи в вечерней тишине
С единственною спутницей - тревогой,
Что молча руку подавала мне.

Простор полей суровый, помертвелый
В гармонии с таким же небом был.
В пустой степи ничто не зеленело, -
Лишь парк один, что счет годам забыл.

Глядел я долго за решетку. Это
Был парк во вкусе старого Ватто,
Дорожки по линейке и боскеты,
Где все причесано и завито.

Грусть уносил я и очарованье.
Когда глядел я, понял, что к мечтам
Был близок я всего существованья,
Что счастие мое сокрыто там.

ШАРЛЬ БОДЛЕР

(1821-1867)

ВОДОМЕТ

Моя возлюбленная, нежный
Твой взор устал, сомкни его
И позы не меняй небрежной,
Хранящей страсти торжество.
В саду фонтан лепечет пенный,
Не умолкая ни на миг,
Баюкая восторг блаженный,
Что в этот вечер я постиг.

Как сноп, что расцветает
Гирляндой роз,
Где Феба пролетает
Быстрей стрекоз,
Широко ниспадает
Волною слез.

Так, молнией любви палима,
Уносится душа твоя,
Отважна и неудержима,
В благоуханные края,
Потом струится утомленно,
Как меланхолии волна,
И вот с незримого уклона
Мне в сердце падает она.

Как сноп, что расцветает
Гирляндой роз,
Где Феба пролетает
Быстрей стрекоз,
Широко ниспадает
Волною слез.

Ты кажешься такой прекрасной,
Так сладостно с тобой вдвоем
Следить за жалобой напрасной
Струи, летящей в водоем.
Деревьев дрожь пред гулом пенным.
Блистательная ночь. Луна.
В вас, точно в зеркале блаженном,
Моя любовь отражена.

Как сноп, что расцветает
Гирляндой роз,
Где Феба пролетает
Быстрей стрекоз,
Широко ниспадает
Волною слез.


ВЫКУП

Чтоб выкуп за себя отдать,
Имеет человек два поля:
Он должен разумом и волей
Их целину перепахать.

Чтоб колос вырастили недра,
Ничтожнейший цветок пророс,
Потоком ежедневных слез
Ты должен поливать их щедро.

Искусство и любовь - поля.
Когда настанет день ужасный
Суда, где жалобы напрасны,
Чтоб милостивым был судья,

Ты должен показать чудесных
Цветов, колосьев золотых
Амбар, снискав красою их
Заступничество сил небесных.

АЛЬБЕР САМЕН

(1858-1900)

СИРЕНЫ

Летела песнь сирен... Вдали по островкам
Мелодия любви вздыхала непрерывно,
Желания текли в гармонии призывной,
И слезы на глаза просились морякам...

Летела песнь сирен... Томились паруса
У скал, плененные душистыми цветами,
И в душу кормчего, отражены волнами,
Все звезды, всю лазурь вливали небеса.

Летела песнь сирен... Их голос из воды,
Рыдая с ветерком, звучал нежней и глуше,
И в пенье был восторг, где разбивались души,
Как после дня жары созрелые плоды.

Таинственная даль миражами цвела,
Туда летел корабль, окутанный мечтами,
И там - видение - над бледными песками
Качались в золоте влюбленные тела.

В растущем сумраке, прозрачны и легки,
Скользили под луной так медленно сирены
И, гибкие среди голубоватой пены
Серебряных хвостов свивали завитки.

Их плоти перламутр жемчужной белизной
Блистал и отливал под всплесками эмали,
Нагие груди их округло подымали
Коралловых сосков приманку над волной.

Нагие руки их манили на волнах,
Средь белокурых кос цвела трава морская, -
Они, откинув стан и ноздри раздувая,
Дарили синеву там, в звездных их глазах.

Слабела музыка... Над позолотой струй
Лилось томление неведомого рая!
Мечтали моряки, дрожа и замирая,
Что бархатный сомкнул их очи поцелуй.

И до конца людей, отмеченных судьбой,
Тот хор сопровождал божественно-мятежный,
На снеговых руках баюкаемый нежно,
сияющий корабль скрывался под водой.

Благоухала ночь... Вдали по островкам
Мелодия любви вздыхала непрерывно,
И море, рокоча торжественно и дивно,
Свой саван голубой раскрыло морякам.

Летела песнь сирен... Но времена прошли
Счастливой гибели в волнах чужого края,
Когда в руках сирен, блаженно умирая,
Сплетенные с мечтой тонули корабли.

ЖОЗЕ МАРИЯ ДЕ ЭРЕДИА

(1842-1905)

КИДН

Под солнцем пламенным, в лучах лазури ясной,
Триремой белою прорезана волна,
И далеко за ней река напоена
Куреньями кадил и флейтой сладкогласной.

На вырезном носу, откинув полог красный,
Стоит, внимательно вперед наклонена,
Дочь Птоломеева, и кажется она
Большою птицею, и хищной, и прекрасной.

Вот Тарс, где ждет ее развенчанный герой;
И руки нежные, одетые зарей,
Лагида смуглая простерла над волнами;

Она не видела, смотря в немую твердь,
Над черной быстриной играющих цветами
Божественных детей - Желание и Смерть.

УИЛЬЯМ ВОРДСВОРТ

(1770-1850)

К КУКУШКЕ

Едва начнешь ты куковать,
Я стану беззаботным,
О, птицей ли тебя назвать
Иль звуком перелетным.

Вот я в траве высокой лег
И слышу крик повторный,
Летит он, - близок и далек, -
Тревожа воздух горный.

Твердишь ты долам о весне,
О солнце и растеньях,
Но повесть ты приносишь мне
О призрачных мгновеньях.

Привет! Ты нам ласкаешь слух
Весною не случайно.
Не птица, а незримый дух,
Бродячий голос, тайна.

Все тот же, что меня пленял
В далеком детстве, в школе,
И вглядываться заставлял
В кусты, деревья, поле.

Я за тобой в лесу бродил,
И, голос перелетный,
Ты мне надеждой сладкой был,
Прекрасной и бесплотной.

И я люблю тебе внимать,
Сокрыт травой густою,
Пока не оживет опять
То время золотое.

И мир, где обитаешь ты,
Мне кажется, о птица,
Чудесною страной мечты,
Где сердцу сладко биться.

* * *

Пока не началась моя
Дорога пилигрима,
О Англия, не ведал я,
Как мною ты любима.

Прошел тот грустный сон и вновь
В простор меня не тянет,
Но, кажется, к тебе любовь
Растет не перестанет.

Твои леса, твои луга,
Здесь все, что сердцу свято,
У английского очага
Люси пряла когда-то.

Твое светило грело нас
В дни юности веселой,
И взор Люси в последний раз
Взглянул на эти долы.

ЖАЛОБА МЭРИ, КОРОЛЕВЫ ШОТЛАНДЦЕВ,
В КАНУН НОВОГО ГОДА

Луны улыбка! Назвала я
Так эту ласку с высоты
От той, что теплится, питая
Унылых узников мечты,
Пронзая тучи светлым оком,
В моем бездействии жестоком
Мне шлешь упрек безмолвный ты!

О светлый дар любви Господней,
Мне утешенья нет, увы,
Сегодня, ночью новогодней,
Надежды, отлетели вы.
Что впереди? Печаль без меры.
Грядущие мгновенья серы,
Неумолимы и мертвы.

А все же этот свет лучистый,
Упав в тюрьму, как на сосну,
В лесах Шотландии скалистой,
Он навещал меня одну,
Которую друзья забыли,
Иль, плача, здесь со мной делили
Свою печаль, свою вину.

Сегодня колокольным звоном
Вдруг огласится вся страна.
Беспечно дремлющим миллионам
Людей не будет и слышна
Та песня радостного чуда,
А я без сна томиться буду,
Рыдать и тосковать одна.

Увы! Рожденной так высоко
Упасть так низко с высоты...
Когда б мое не знало око Иной на свете красоты,
Чем цветики простые в поле,

Я б не испытывала боли, -
Что, сан мой, придаешь мне ты!

Меня, коль правда есть на свете,
Прекрасною звала молва,
А красота стремится в сети
Любви, познав ее едва,
И страсть мертвит цветы до срока,
И преждевременно жестоко
Седеет наша голова.

Отличье злое, ты излито,
Чтоб жизнь связать цепями мук.
Все, чем владела я, - забыто,
Все из моих бежало рук.
Но, несмотря на все страданья,
Ужасней их воспоминанья
И прошлого малейший звук.

Владеет женщина ключами
Темницы, где влачу я дни,
И равнодушными очами
Глядит на горести мои.
Господь, одно просить я смею,
Ведь мысли - все, что я имею,
Так в чистоте их сохрани.

Прощай желанье быть спасенной,
Которым тешатся рабы,
Обманутой и обойденной
Игрушке страха и судьбы
Один лишь крест остался ныне
Усладой в горестной пустыне,
Где тщетны слезы и мольбы.

Внимай! На башне замка четко
Удар раздался роковой,
Ее глаза блеснули кротко
Тем звуком вызванной слезой.
Но много лет промчалось мимо,
Пока она, тоской томима,
На плахе обрела покой.

ДЖОРДЖ ГОРДОН БАЙРОН

(1788-1824)

НА СМЕРТЬ МОЛОДОЙ ЛЕДИ

Промчался ветер, не шумят листы...
Зефир и тот не дрогнул над могилой,
Когда пришел я положить цветы
Здесь, на гробницу Маргариты милой.

Ты, что прекрасней вешних роз,
Теперь лишь горсть песка во тьме могильной.
Добычу Демон Ужаса унес;
Пред ним и красота и честь бессильны.

О, если б сжалиться суровый мог,
Иль небо - изменить судьбы решенье!..
Нет, здесь не пронесется скорби вздох.
Не прозвучит здесь музы песнопенье.

О чем рыдать! Бессмертный дух живет
За гранью той, где вечный день сияет,
И ангелов семья ее ведет
Туда, где добродетель обитает.

Мутит гордыня смертные сердца,
Безумцы смеют спорить с Провиденьем.
Ах! Прочь соблазны суеты! Творца
Не оскорблю я неповиновеньем.

Но в памяти минувшее, и грусть,
И милого лица очарованье.
Пусть слезы тихие прольются! Пусть
Затеплится в душе Твоей сиянье.