Покинув теплоту своей постели,
Люблю мечтать и бредить наяву,
Шататься без определенной цели
По городу, в котором я живу.
Дома лежат в угрюмом беспорядке –
Здесь новичку дороги не найти,
Лишь кое-где, как вспаханные грядки,
Дымятся магистральные пути.
Лишь кое-где, молчанье прерывая,
Автомобильный пропоет рожок,
Да фейерверк последнего трамвая
Погаснет, рассыпаясь в порошок.
Да иногда неведомый прохожий
Шмыгнет к стене, от сырости дрожа,
Да шевельнутся под бараньей кожей
Бессонные ночные сторожа.
На западе, как ведьма молодая,
Вдоль неба, что закатом сожжено,
В который раз, о будущем гадая,
Ночь рассыпает звезды, как пшено.
И под струей загадочных созвездий,
Обрызганные млечной синевой,
Любовники слипаются в подъезде,
Марая спины краской клеевой.
Они молчат. Их теплотой согрета,
Ночная тьма сгущается быстрей.
Им кажется: здесь слишком много света,
Здесь слишком много звезд и фонарей.
И все огни, изнемогая, вянут,
Мертвеют, словно дряхлые цветы.
Но я не буду, как всегда, обманут
Поверхностным покровом темноты.
Я темноту поглажу против шерсти,
Там, где она прочней и тяжелей,
И разом свет забьет из всех отверстий,
Из всех ее бесчисленных щелей.
И станет ясно: что казалось раньше
Величественным на пути моем –
Лишь только тень той самой великанши,
Которую мы Вечностью зовем.
Она живит бесформенную груду
Земного праха, неба и воды,
И, как Линкей, я различаю всюду
Ее неизгладимые следы.
Я вижу город, окруженный мраком,
Военный лагерь на краю земли,
Где жизнь расположила бивуаком
Свои передовые патрули.
Я вижу площадь, где над храмом старым
Сомкнулись доски, как пчелиный сот,
Где уксусом и русским скипидаром
От укреплений временных несет.
На перекрестке воздух пахнет кровью
И ждут гостей накрытые столы.
Там жарят сталь, как вырезку воловью,
Там варят суп из камня и смолы.
А позади, на груде юрской глины,
Стоит редут у крепостной стены –
Ни дать ни взять колодезь журавлиный,
Но страшной высоты и глубины.
Над ним порхают детскими шарами
Два голиафа, означая вход,
И стенгазета в деревянной раме
Висит в дверях, как телеграфный код.
Здесь нет людей и света слишком мало,
И самый воздух гуще и сырей,
В глубокой тайне здесь берет начало
Густая сеть подземных галерей.
Куда ни глянь, в чугунные корыта
Бьет черный порох из несчетных дыр,
И вся земля тоннелями прорыта,
Как муравейник, как швейцарский сыр.
Дома кружатся, словно карусели:
Счастливый путь! Ни пуха, ни пера!
Вот сварщики на корточки присели,
Как чумаки у жаркого костра.
И к северу от городских становищ
Дорогою небесно-голубой
Идет троллейбус «Лазарь Каганович»,
Наполненный смеющейся толпой.
И вспомнил я листву моих акаций,
Затерянных на берегу морском,
Листву герба, счастливый смех вакаций
И финский нож за школьным кушаком.
Мне вспомнился подросток косолапый,
Искатель кладов с фонарем в руках,
Шагающий по дну турецкой сапы
В потрепанных отцовских башмаках.
Я вспомнил ночь в подземных коридорах,
Сердцебиенье полной тишины
И рыхлые породы, на которых
Мои следы навек закреплены.
С доверчивостью, свойственной мальчишке,
Я подружился с этой тишиной.
Она со мной играла в кошки-мышки
И осыпала пылью земляной.
Она меня, как белку, приручала,
И я кружился в колесе времен.
Я ни конца не видел, ни начала,
Я видел сон, но не кончался он.
И темнота казалась полумаской,
Клочком тафты над чьим-то влажным ртом,
И ноги утопали в глине вязкой,
Скользили пальцы в месиве густом.
Трещал огонь, и за его пределом
Кишели тени, тьма сгущалась в газ,
Она текла и стала твердым телом,
Когда фонарь разбился и погас.
И лишь тогда, почти лишенный зренья,
На грани сна, на грани детских лет,
Увидел я, как в день миротворенья,
Беспомощный новорожденный свет.
Но проходя своим путем размерным,
Он розовел, он рос быстрей меня,
Он понемногу становился верным
Законам наступающего дня.
Плечо к плечу мы вышли из пещеры
Туда, где воздух тает, словно лед,
Где небо цвета пламени и серы
Всё в радугах из черных волн встает.
И мне открылся берег, оперенный
Деревьями и пеной голубой,
Кривые зубья солнечной короны,
Хребты земли, к которым льнет прибой.
И мне открылась в чистоте нетленной
Сокровищница золотых песков –
Единство человека и вселенной,
Составленной из тысячи кусков.
С тех пор ясней я видел год от году
Завидный жребий, что достался нам, –
Прокладывать сквозь братскую природу
Широкий путь грядущим племенам,
Буравить землю, пестовать избыток
Цветущих сил, владеть судьбой людской,
Чтоб жизнь и смерть, как драгоценный слиток,
Сверкнули нам под ржавою киркой.