На крайнем рубеже земном,
Под сенью призрачных небес,
Объятый беспробудным сном,
Раскинулся дремучий лес.

Сквозь грозовые облака,
В туманной дымке слюдяной
Он кажется издалека
Зубчатой крепостной стеной.

Он полон вещей тишины,
Он полон зоркой темноты, –
Кольцом болот окружены
Его деревья и кусты.

И неоглядно широки,
За серебром речных излук
Лежат зыбучие пески
Бог весть на сколько верст вокруг!

Не отыскать к нему дорог,
Ни малой тропки не найти, –
От первых дней на вечный срок
Его минуют все пути.

Когда мне было десять лет,
Я в этот лес забрел впервой,
Глядел, дивясь, на бересклет
С живой пылающей листвой.

Я пил дыханье влажных трав,
Простертых в беспробудном сне,
И, к небу голову задрав,
Следил за белкой на сосне.

И так доступна и близка,
Ко мне склонялась в те года
Сквозь призрачные облака
Дерев зубчатая гряда.

И в сонной чаще разлита,
Везде ждала меня она –
Всевидящая темнота,
Всезнающая тишина.

В ней чудилась такая страсть,
Такая власть и торжество,
Что я дрожал, боясь упасть
От стука сердца моего.

Ладони стиснув на груди,
Я жадно звал немую тьму:
«Приди... приди... приди... приди...» –
Шепча неведомо кому.

И словно эхом порожден,
Из древних дебрей в тот же миг
Ответный зов, крылатый стон
Души младенческой достиг.

С тех пор я стал и слаб и стар,
Но, в сердце свято хороня,
Унес я песен странный дар,
И он доныне у меня.

Он у меня, тот талисман!
Лишь стоит веки мне сомкнуть,
Я вижу небо и туман,
Знакомый лес и верный путь.

Стремясь к нему, как блудный сын,
Я вижу снова издали
Дремучий рай в кольце трясин
На крайнем рубеже земли.

Я вижу тот ребячий след,
Проложенный в траве густой,
И огнелистый бересклет,
И бурелом, и сухостой.

И кажется, что жизнь сама
Здесь растворилась в забытьи...
Опять безмолвие и тьма
Лепечут песни мне свои.

И, словно символы судьбы,
Овеянные тишиной,
Тысячелетние дубы
Склоняют кроны надо мной.